Николай Глазков - Поэт ненаступившей эры. Избранное

Он обыватель в худшем смысле слова,
Всегда слывёт за моего врага.
Он крепко ненавидит всё, что ново,
На всех пространствах и во все века.

С отвагой безошибочного труса
Он распинал Иисуса на кресте,
Чтобы потом во имя Иисуса
Сжигать Джордано Бруно на костре.

Не Дон Кихот я и не Гулливер,
И книгою меня не наградили.
И у меня царя нет в голове.
Так что ж? Там у меня демократи́я.

Мне не нужны Парнас или Олимп,
И мысли у меня не арестантки.
Двугривенные мне напоминают рыб,
И ложки мне напоминают танки.

И ни одной стены не пробивал я лбом.
Куда бы я ни шёл, я приходил домой.
Пускай мои стихи публичный дом,
Но не являются они ничьей тюрьмой.

Ощущаю мир во всём величии,
Обобщаю даже пустяки,
Как поэты, полон безразличия
Ко всему тому, что не стихи.

Лез всю жизнь в богатыри да в гении,
Для веселия планета пусть стара.
Я без бочки Диогена диогеннее
И увидел мир из-под стола.

Знаю, души всех людей в ушибах,
Не хватает хлеба и вина,
Пастернак отрёкся от ошибок, –
Вот какие нынче времена.

Знаю я, что ничего нет должного.
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника,
Карточки тогда бы рисовал

Продовольственные или хлебные,
Р-4 или литер Б.
Мысли, изумительно нелепые,
Так и лезут в голову теперь.

И на мир взираю из-под столика:
Век двадцатый, век необычайный, –
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Я мудрец и всяческое дело чту,
А стихи мои нужны для пира.
Если ты мне друг, достань мне девочку,
Но такую, чтоб меня любила.

Чья душа настолько измельчала,
Что отдаст меня за огурец?
Где оно, великое начало,
Положившее всему конец?

От всего немногое отведав,
Я смотрю на всё издалека.
По путям вопросов и ответов
Очень быстрая езда легка.

По путям ответов без вопросов
Очень быстрая езда трудна –
И торчу, непризнанный философ,
В океане Истины, у дна.

Все, которые на крыше
Жизнь свою пропировали,
К звёздам всё-таки не ближе,
Чем живущие в подвале.

Поглядеть велит сам бог нам
На сирень перед окном,
Потому что передо́хнем,
Если не передохнём!

Москва. Декабрь. Пятьдесят первый год.
Двадцатый, а не двадцать первый век.
Я друг своих удач и враг невзгод.
И очень примитивный человек.

А за окном обыкновенный снег,
Его бы мог сравнить я с серебром.
Зачем? Я примитивный человек,
Который платит за добро добром.

Который понимает, что зимой
Снег популярен – потому воспет.
А я предпочитаю летний зной
И вешних яблонь белоснежный цвет.

Мне счастье улыбалось иногда,
Однако редко; чаще не везло,
Но я не обижался на года,
А возлюбил поэта ремесло.

Чтоб так же, как деревья и трава,
Стихи поэта были хороши,
Умело надо подбирать слова,
А не кичиться сложностью души.

Я по примеру всех простых людей
Предпочитаю счастье без борьбы!
Увижу реку – искупаюсь в ней,
Увижу лес – пойду сбирать грибы.

Представится мне случай – буду пьян,
А не представится – останусь трезв,
И женщины находят в том изъян
И думают: а в чём тут интерес?

Но ежели об интересе речь,
Я примитивность выявлю опять:
С хорошей бабой интересно лечь,
А не игру в любовь переживать.

Я к сложным отношеньям не привык,
Одна особа, кончившая вуз,
Сказала мне, что я простой мужик.
Да, это так, и этим я горжусь.

Мужик велик. Как богатырь былин,
Он идолищ поганых погромил,
И покорил Сибирь, и взял Берлин,
И написал роман «Война и мир»!

Правдиво отразить двадцатый век
Сумел в своих стихах поэт Глазков,
А что он сделал, – сложный человек?..
Бюро, бюро придумал… пропусков!

Не две дороги светлого стекла,
Не две дороги и не две реки…
Здесь женщина любимая легла,
Раскинув ноги Волги и Оки.
Заопрокинув руки рукавов
И золото своих песчаных кос,
Она лежит на ложе берегов
И равнодушно смотрит на откос.