Эли Сигельман - Розовый талисман из коллекции Les Orientaux Latins. Стихи

Я помню вас…
и лёгкий шёлк весеннего сезона,
хотя на улице ещё была зима…
мы попрощались не надолго,
чтобы расстаться навсегда.

С тех пор прошли тысячелетия.
Остались в памяти старинные часы.
Там укачала нас банальность сновидений
и погрузила в грубость суеты.

И где вы, я давно уже не знаю.
И вы давно забыли обо мне.
И образ ваш как розовый воздушный шарик,
пшик… и исчез в небесной синеве.

Патефоны, кактусы, ребусы,
и коллекция родинок родины,
бегемоты – ночные троллейбусы,
и на блюдце бусы смородины.

Абажуры – желтые шарики
и прищурились окна портьерные,
по реке спешили фонарики,
надоели всем сплетни газетные.

На коленях, мы оба, замёрзшие,
и в глазах наших
льдинки стеклянные,
отразилась во взглядах задумчивость,
жесткость нар и вагоны товарные.

И по тюрьмам российским неласковым,
по тайге мы шатались вразвалочку,
и тесали шпалы, как палочки,
вспоминая сто грамм в забегаловке.

Ох, когда это было иль не было…
показалось оно, померещилось,
что луна улыбалась, обманщица,
как ядреная сельская банщица.

Постирать обещала портянки,
отбелить наши грязные тряпки,
излечить от голодной водянки,
напоить сладким чаем из чашки.

Растопить стеклянные льдинки,
и подняв, поставить на ноги,
эликсиром разгладить морщинки,
и проветрить медвежьи берлоги.

Ох, когда это было иль не было…
пошутила луна и забыла…
показалось оно, померещилось,
что отмыть нас хотела без мыла.

Разноцветность яшмы слова,
феромоном сладких губ,
горечь плитки шоколада
в сексуальности услуг.

Плагиат чужой улыбки
и загадочность мечты
повторяются так славно,
как признание в любви.

И готовностью к творению
все желания утолить,
пожалеть и успокоить,
наслаждением напоить.

И мускатный запах тела,
и арабские духи
в центре солнечных затмений,
в полнолуние луны…

И среди прохлады лета
трав зеленых изумруд
и молочные берёзки
вдаль как саночки бегут.

И за ними в беспорядке
понедельники судьбы…
по канавам растекались
одиночества ручьи.

уйти туда, где в чистом поле
скулит Ноябрь псом в неволе.
Где бродят тощие козлы
и щиплют голые кусты,
и новогодний винегрет,
и старый год и скупость лет.
И где шампанское уныло
стекает струйкой в унитаз
и угольки кошачих глаз…
И где под старый полонез
уже не выстрелит обрез,
немощность старческих телес…
И где невинность, хоть и знала,
не удержалась и зачала.
И всюду миром правил звон.
И скрип родительской постели
смущал подростка крепкий сон.

И чьи-то нервные стихи,
где мат не в шахматах,
а в строчках.
И ненасыщенность отсрочки,
повсюду признак суеты
и повторяемость скандала,
и многоточия и точки…

Надежда – тень моей тоски,
освободи же, дай уйти…

Твой поцелуй и моя память…
как две бумажные луны.
Одна средь звёзд, в высоких небесах.
Другая отражением
озёр голубоглазых и неповторимых
И в нашем счастье множилась тревоги белизна.

И занавес упал.
В закате потерялось солнце.
Сент Бартс спокойно утонул в тиши,
и море, так беспечно и печально,
ему прощальный lullaby плескаясь, напевало.

И в древнем Яффо спал старинный порт.
И снились ему римляне и греки,
галеры и богатство в трюме терпких вин.
И раздражали города огни
и яркие цветы под фонарями на бульварах.
С господского плеча судьбы,
кому-то полагались ветхие лохмотья.
Другому же сапфир озёр,
и островов зелёных изумруд.

Давай же упадём в любовь.
Пусть пузырьками истекает
Ром и Кока-Кола в стакане у тебя,
в пустынном, как пещера, баре.
И в нашем счастье множится надежды белизна.
Твой поцелуй и моя память,
как две бумажные луны,
тому свидетели, во сне и наяву.

Во дворце султана.
В его гареме.
Под балдахином.
Под подушкой
покоился розовый талисман.