Игорь Кохановский: Игра на вылет

Репертуар твой, пролистав года,
смотрелся всё сложней и интересней,
но в каждом из концертов завсегда
моей ты исключенье делал песне.

И её известность, и успех
связаны с тобой неотделимо,
ты ей обеспечил путь наверх —
в шлягер знаменитый и любимый.

Твой голос иногда мне душу рвёт,
саднит, как нарывающая рана,
как твой нелепо прерванный полёт,
как твой уход, случившийся так рано…

Досады шлейф влачится, словно весть
воспоминаний, коих молча множит…
Звучит, не умолкая, память-песнь,
звучит и смолкнуть попросту не может.

И, вторя ей, вдруг скажет имярек,
растроганный былого панорамой:
«Мы все тобой контужены навек,
и каждый – словно собственною драмой».

Иных судеб пересеченье —
слепого случая игра —
не помнится через мгновенье
как недостойная мура.

Но небанальное начало,
красивое, как пируэт,
как будто смело обещало
им долговременный сюжет.

Она – милашка и уфимка,
он – сноб, москвич и ловелас…
Их встреча стала как заминка
с намёком призрачным на связь.

Она ему, шутя, призналась
в придуманной ею любви,
в стихах представив эту шалость,
не побывав с ним визави,
а лишь его услышав песни
и прочитав его стихи,
что были чуточку известней,
чем ловеласовы грехи.

Она держала скромный бизнес,
и сам Париж бывал готов
предоставлять ей даже в кризис
модели шляп любых сортов.

Владела кое-как французским,
ну, а Париж, как Мекку мод,
любила истинно, по-русски,
как вкуса высшего оплот.

Ещё она писала песни
и исполняла их сама,
они, без всякой лишней лести,
бывали недурны весьма.

На почве песен, между прочим,
знакомство их и началось,
прельщая замыслом порочным,
где секс таит свой наглый спрос…

Она – лихая бизнесвумен,
он – рифм слуга и бонвиван…
Их вечер был слегка безумен,
суливший бешеный роман.

Он пригласил её на ужин,
ну, а потом – к себе домой…
Она была ему послушна,
хоть видела его впервой.

…Рекой лилось киндзмараули…
Симпатий вспыхнувшая власть
велела, чтоб они нырнули
в соитья пагубную страсть…

Но не случилось. Их несходство
безумья снизило поток…
…Она играла в благородство,
а он был признанный ходок.

Она хотела светской дружбы,
бесед о таинстве стихов…
Ему другое было нужно —
альков, и без обиняков…

Он видел в ней шальную самку,
и не скрывал свой интерес,
и не хотел играть в обманку
и сразу вёл упрямо в секс.

Атака поцелуев долгих
склонила к близости почти…
Но спрятанное чувство долга
её заставило уйти.

Она была замужней дамой
с набором вычурных манер,
считая, что так сразу, прямо
нельзя бросаться в адюльтер.

И убеждала бонвивана,
что секс с ней нанесёт, ей-ей,
его душе такую рану,
что проклянёт он близость с ней.

Его природное беспутство
тут возмутилось вихрем бурь…
Провинциальное занудство
его взбесило, словно дурь.

Он высмеять решил зануду
солёной шуткой площадной,
представ попутно на минуту
как греховодник записной.

Черкнул прикольное условье
ей на e-mail, почти картель:
«Ты дай мне справку о здоровье
пред тем, как лечь со мной в постель,
раз ты призналась мне невольно,
что мне от близости с тобой
невыносимо будет больно,
и я замучусь, как больной…»

Он ждал ответа, как обратку:
мол, и тебе бы, дуралей,
мне предоставить надо справку,
что со здоровьем всё о’кей…

На этот пас крутого стёба
он и рассчитывал в душе,
но победила просто злоба
на столь фривольном кураже.

Подначка крепкого посола
была не понята мадам,
ибо прикол на грани фола
был явно ей не по зубам.

Сегодня модно оскорбляться,
и вот уже прикольный стёб
стать может верхом святотатства,
как будто в каждом спрятан поп.

И вспыхнул гнев провинциалки
базарной склочностью словес
в безудержности перепалки,
словно в неё вселился бес.

Он попытался было ловко
стихами женский гнев унять,
но эта милая уловка
не повернула ссору вспять.