Игорь Кохановский - Игра на вылет

Наутро кофе пили
и слушали «Маяк»,
и вдруг заговорили
о шефе просто так.
«Он всем хорош, пожалуй
и в койке ничего.
Но мне… Мне просто мало
в неделю раз… всего.
А ты… Ты сильный вроде…
Ну, ладно, поспешай.
Звони, когда свободен,
звони и заезжай».

«Держи», – садясь в машину,
шеф протянул кулёк,
а в нём – бутылка джину
и тоника пяток.
– «Куда поедем?»
– «В Химки».
И Виктор вмиг смекнул:
«Сегодня, значит, к Нинке.
Ну, что ж, и мы – в загул».
Он позвонил Татьяне,
она сказала – ждёт…
«Пал Палыч, до свиданья,
сегодня мой черёд…»
А на другой неделе
Пал Палыч на рысях
(но и не без постели)
у Тани был в гостях.
И, зная нрав капризный
красавицы своей,
без всякой задней мысли
он бросил в шутку ей:
«Послушай-ка, Татьяна,
да ты ещё мала,
но вот уже с чинзано
на джин ты перешла…»
На что в ответ кокетка
спросила: «Ты не рад?»
И тут на этикетку
Пал Палыч бросил взгляд.
И странным показалось
то, что заметил глаз,
как будто бы встречалось
такое где-то раз.
Быть может, совпаденье,
и в домыслах его
одно лишь подозренье
и больше ничего?
Но так бывает редко.
Неужто повелось
так клеить этикетки —
нарочно вкривь и вкось?
Да-да, сомнений нету…
Догадка – как обвал!..
На днях бутылку эту
он Вите покупал.
…Он чувствовал досаду,
как слышал нудный гул.
Назавтра дал команду —
мизинцем шевельнул.
Команда по цепочке
спустилась до ГАИ,
и Витю как-то ночью
за скорость засекли.
Он не остановился.
Вдогонку – патрули.
Догнали.
Он взбесился:
как так, когда – свои?..
И вскоре рапорт шефу
положен был на стол.
И шеф, как мастер блефа,
руками лишь развёл.
Тактично, аккуратно,
сославшись на закон,
сказал, что ход обратный
«телеге» этой он
не даст сейчас, коль скоро
берётся новый курс…

Переведут шофёра
в писательский Союз.
Там встретит он Серёгу
и вскоре вместе с ним
наладит понемногу
обычный свой калым
(но не такой, конечно,
что был в его руках),
жалея безутешно
о прежних временах.

У вас глаза вразлёт немного,
и эта дивная черта,
как ясность скрытого намёка,
что мне не светит ни черта.

Я, видно, зря засуетился…
Назад бы надо повернуть,
но я отчаянно пустился
в неведомый, рисковый путь.

Что ждёт меня на нём – не знаю,
и не хочу гадать пока…
Возможно и забвенье рая,
и вероятность тупика…

Гоню на лучшее надежду,
хотя о ней пекусь тайком…
Я словно оказался между
мечтой и тем, что есть облом …

Но пусть самой судьбы подсказка
реальности раскроет суть,
и пусть не думает фиаско
мой путь к вам, миссис, зачеркнуть…

Вы были, вероятно, с другом,
а я сидел, смотрел на вас,
и голова моя шла кругом,
и я твердил себе: «Атас,
куда ты лезешь, обалделый
и необузданный ходок!
Ей до тебя совсем нет дела,
твои старания не впрок.
К тебе же, видишь, ноль вниманья,
ты для неё и вправду ноль…
Нулю равны твои старанья…
Тебе нужна такая роль?»
Так разум мне твердил упрямо,
но с ним тут спорила душа,
готовая изведать драму
и даже сделать первый шаг,
то есть спросить ваш телефончик,
и, если вы не прочь, тогда
подумать можно и о прочем,
поскольку ваша красота
мне явно голову вскружила,
как не кружил никто давно,
и тянет к вам неудержимо…
Похоже, что мне суждено
за вами дальше волочиться
и добиваться хоть разок
увлечь вас, юная волчица,
в ту сказку, где матёрый волк
чего-то понял в жизни спешной
и передать хотел бы вам
изыск соитья – опыт грешный,
где радость с грустью пополам,
где радость – это миг свиданий,
а грусть – разлуки маята…
Да, каюсь, вами обладанье —
моя заветная мечта.

Предвижу, как в ночи меж нами
возникнет вожделенья дрожь,
и ласк безумное цунами
покроет ваше тело сплошь…

Желаний сдавшись самовластью,
как наслаждений патриот
и как наперсник сладострастья,
войду в ваш заповедный грот…

И, захлебнувшись от блаженства,
от обольщенья ваших чар
красивейшего совершенства,
взалкаю их, как неба дар…

Сей дар пьянит сильнее джина,
он слаще самых сладких блюд,
он так влечёт неудержимо,
как похоти мятежный блуд.

И пригублю я вашу сладость,
как грешного подарка сласть,
даря вам наслажденья радость,
вкушая вашей стати власть.