Игорь Кохановский - Игра на вылет

И оторвать глаза не в силах
от отраженья в зеркалах
двух тел, в соитии красивых,
с негромким стоном на устах,
что еле слышен у влюблённых,
когда объятия их тел,
безумной негой окрылённых,
блаженства празднуют предел…

Простите, секса описанье —
мой пред эротикой восторг,
а вашим гротом обладанье —
суть самых ненаглядных строк,
где, как в зеркальном
отражении,
резвится похоть без стыда,
а в изощрённом тел движении
ликует секса красота,
и в красоте сей – гимн интиму,
где сам божественный интим
находит нас неотвратимо,
ибо, как рок, неотвратим…

Мне так за настырность свою неудобно,
как будто бы я, как последний дурак,
вообразивший себе сумасбродно,
что в плюс отношений его каждый шаг.

Простите невольную эту оплошность,
мне стыдно, что я, как бесчувственный фат,
явил тут бестактности неосторожность,
как будто бы чуткости давний талант
мне вдруг изменил…

Да, я тут виноватый,
но без умышленной, глупой вины,
вы попросту в мыслях моих, как диктатор,
мне разум затмили, как грешные сны…

Я вас представляю у детской кроватки…
Хворь к дочке нежданно подкралась, как тать…
По будням общенья с дочуркою кратки,
так хоть в выходной её побаловать…

Наверное, ей вы читаете сказки,
так мама читала больному мне встарь,
и всё, чем сильна материнская ласка,
идёт на поправки здоровья алтарь.

Не знаю я, сколько дочурке годочков,
но кажется мне, что не больше пяти…
Она словно вашей души оболочка
и радость всего, что у вас впереди…

Наверное, ночью встаёте спросонок,
почувствовав вдруг, что заплакала дочь,
и нет горче чувств, когда плачет ребёнок,
а вы вновь бессильны малышке помочь…

Я это себе так всё ясно представил,
пред вами покаявшись, как на духу…
Я вижу себя нарушителем правил,
сменившим эмпатий шанс на чепуху…

Какой же он всё-таки бестолковый,
небось, вы подумали неспроста,
когда в энный раз ухажёр этот новый
подкатом своим вас немного достал…

Простите меня… Пред моими глазами
ваш взгляд утомлённый, в котором укор
за то, что собой и сейчас слишком занят,
забыл ваших перипетий перебор…

Хочу, чтоб поправилась ваша дочурка
и чтоб покой вновь светлел в ваших глазах,
тогда вот и встретиться было бы чудно
вам с тем, кто готов вас носить на руках…

Вы никак не даёте мне шанса
к вам приблизиться хоть на чуть-чуть…
Рядовым персонажем миманса
мне мою роль осталось тянуть.

Вся изнылась душа, истерзалась,
превратилась в негожий лоскут,
словно мне за словесную шалость
рока хлёсткий, безжалостный кнут
отхлестал мою душу за дерзость,
что посмела вас нагло желать…
Но как в этом желании пелось…
Словно это сама благодать
наполняла шальной песней душу
самым древним и сладким грехом,
а я песнь эту новую слушал
и записывал жадным стихом.

А теперь мне всего-то и надо
окунуться бы в ваши глаза,
лишь бы вы хоть на миг были рядом,
чтобы пересеклась бы стезя
моя с вашей стезёю чужою,
мне неведомой до сих пор,
но задевшей меня, как ожогом,
в коем я прочитал приговор,
обрекающий впредь мою душу
на скитанья в мечтаньях о вас,
мир мой прежний мгновенно разрушив,
утвердив надо мной свою власть.
Отступиться от вас нету мочи,
да я этого и не хочу…
Словно бы посреди мрака ночи
я зажжённую вижу свечу
и иду на огонь этот слабый,
на манящий вдали огонёк,
а идти не дают чьи-то лапы,
видно, их подсуропил злой рок,
чтоб надежды в душе не осталось,
как у запертого на краю
бездны то ли в фиаско, то ль в радость,
что меняет судьбу на корню
удалому любимцу Парнаса,
вдруг понявшему – он в западне…

Умоляю дать капельку шанса,
чтоб к вам малость приблизиться мне.

Вы меж де-факто и де-юре ,
наверно, так утомлены,
что новенькие шуры-муры
вам, может, вовсе не нужны.

Или вы так любвеобильны,
что можете себе вполне
позволить флирт, пока невинный,
ещё один на стороне.

Что ж, стрелы моего амура
в вас вожделенья видят цель
и начинают шуры-муры,
презрев прелюдий канитель.

Амур мой многому обучен,
как говорится, зуб даю,
что будет вам со мной не скучно,
как в шторм бродяге-кораблю…