Александр Клюквин - Последний Дон Кихот

Утром спасительным – прочь!

Всмятку разбитая совесть,

Мысли черны, как Нева.

Скука сожгла эту повесть,

Тихо стою у окна.

В тысячный раз убеждаюсь,

Души дороже хорОм.

Даже уже и не каюсь,

Мне, как и ей, поделОм.

Утром глаза затуманены.

Завтрак, простое «пока».

Нервы обоих изранены,

Но моя поступь легка.

Питерский день, как мгновение —

Бары, стаканы с огнём.

Грустная муть приключения

К вечеру стала бичом.

Значит мосты снова взорваны…

Шут с ними, я оживу!

В клочья сомнения порваны,

Пусть закатает губу.

Музыка чёрно-белая

В клубе у тёмной воды.

В думах надежда несмелая —

Поняли всё я и ты…

Амур стрелять в меня не хочет,

Я – слишком трудная мишень.

Сидит, в бессильи стрелы точит

Размером с добрую сажень.

А я смеюсь над ним бесстыдно,

Дразню уже который круг:

«Ну разве-же меня не видно,

Подслеповатый старый друг»?

Он начинает обижаться,

Палить во всех людей подряд.

Наивный, мог бы догадаться,

Что этому я только рад!

Ведь всё же пару раз досталось

От лучника из облаков.

Но что-то там не дорешалось,

И этот сводник был таков!

Теперь в ответ я издеваюсь

Над безответственным сватьём —

Хожу и просто улыбаюсь,

Пусть ждёт в отчаяньи своём…

Расставаться всегда тяжело,

Даже если не навсегда.

Словно вдруг онемело крыло,

А внизу поджидает беда.

Вроде хочется жить да лететь

Не смотря и не падая вниз,

Но внутри что-то стало болеть

И забыт самый светлый девиз.

Хоть бывало такое не раз,

Трудно свыкнуться вновь с пустотой.

Льётся грусть вместо света из глаз

Непривычно жестокой весной.

Слишком многое не рассказал,

Слишком малое сделать успел

Тот, кто просто от жизни устал,

Но и смерти совсем не хотел.

Значит новая точка отсчёта,

Значит новая будет глава.

Ведь не так далеко до излёта —

Лишь пока моя вера жива…

На носу тридцать шесть зим —

Ни кола, ни двора, ни прироста.

И не то, чтобы я нелюдим,

Просто слишком мне дорог мой остров.

Сам себе здесь творю рай

Из осколков мечты и стихов.

С внешним миром случился раздрай

Из за ставших в нём нормой грехов.

Я ему и не враг и не друг,

В чём-то даже совсем не ханжа.

Но не вижу надёжных порук

От разящего в спину ножа.

Да и лезть в монастырь мой

Норовят по уставам своим,

Открывая все двери ногой,

Словно варвар в походе на Рим.

А вообще не о том речь,

Просто, видимо, я так привык

Свою вольную волю стеречь

От влюбившихся в мир горемык.

Ну на кой буду я жить

Без эстетики искр в душе?

Безотрадно устоям служить

В лицемерном до слёз кураже?

Нет, увольте, я жил так

Прозябая под маской чужой,

Справедливость зажавши в кулак

И гордясь добровольной тюрьмой.

А теперь хоть и пуст дом,

Хоть и в адрес мой шёпотом бьют,

Но зато проглотил горький ком,

Что в народе несчастьем зовут.

Я не сдался, увы, нет —

Чуть в себя по английски ушёл,

Не послушав надменный совет

Тех, кто через себя перешёл.

Ну и пусть меня нет, пусть!

С плеч гора – неплохая цена

За почти невесомую грусть,

Без неё эта жизнь не полна.

На носу тридцать шесть зим —

Ни забот, ни хлопот, ни сомнений.

Только машет крылом Серафим,

Призывая не встать на колени…

Всё меняется, только не это.

Отношение к жизни в крови.

Сердце либо любовью согрето,

Либо чахнет без этой любви.

Пролетают года и эпохи,

Чередуются моды времён.

Но любые причуды неплОхи,

Если ты безоглядно влюблён.

Сокрушаются жизнью иные,

Кто не знал эту музыку чувств.

Не изведали лишь неживые

Основное из божьих искусств.

Кто-то вовсе любовь отрицает,

Кто-то прячется в грусть от неё.

Но ведь только она и спасает,

Если вьётся вокруг вороньё.

Понимающих это всё меньше,

Человек зачерствел, как сухарь.

Но остались и те, что святейше

Свои судьбы несут на алтарь.

И тем самым вовеки блаженны,

Не указчик им грешник-суфлёр.

И воистину дни их бесценны,

Коли мир наш соблазном матёр.

Да воздастся им милость господня

За терпения праведный труд.

Пусть сегодня их подвиг не в моде,

Но когда-то за ними пойдут…

Наши крылья не знают преград,

Если небо нам кто то подарит.