Виталий Бушуев - Живу. Зову. Помню

как оружие у воина,

объявившего восстание.

О – как облако сомнения

как осина осторожная,

обожженное осеннее

опахало подорожное.

Пень, опятами опрысканный

от обилия обабился,

подосиновик отысканный

мне обиженно осклабился.

Бор как «О» насквозь пронзительный,

воздух словно нож заточенный

озонирует пользительно,

опьяняет очень-оченно.

О – как хор, многоголосица

океанно необъятная:

то как шторм она проносится,

то – овалово опрятная.

О-в строю и одиночестве

по-соседски с всеми дружная.

Потому зову по отчеству

эту букву очень нужную.

Облокотилось облако о балкон,

с рассветом ссорится сырость серая,

и мысли … из малокалиберки – в молоко,

но в утро всенепременнейше верую.

Тянутся тени и тонут в тайне,

нежась в нижнем, неизбежность чую:

сонную стынь кочергою корчуя,

словно восстание, солнце встанет.

В воздухе предчувствие погони,

на углу – встревоженный огонь,

на лугу – стреноженные кони.

Что ж ты медлишь, мой заветный конь

Без тебя отстану от друзей я,

от врагов не оторваться мне.

Мой крылатый конь – моя Россия

в летаргическом пока что сне.

Не от громких слов ты пробудишься,

не витиям быть в твоем седле.

Ты чутьем природным убедишься

в правде дела и словесном зле.

И как необъезженному зверю,

что любые путы оборвет,

я в Россию верую и верю.

Просыпайся и… вперед, вперед.

Вечер розовый

как кожура недоеденного граната,

измочаленный

как вывалившийся из очереди,

погоди, не уходи,

не надо.

Ночь – не гляди.

Во мне еще не разорвалась

стихов

последняя граната,

осколки которой

оставляют незаживающие шрамы

слов

на белой бумаге. Я -

не готов.

Магия

вечерней панорамы

смешала прошлое и грядущее.

Смесь все гуще и гуще. Я

или погрязну в ней

как заглохшее семя,

или, вырвавшись, стану сильней,

чем неумолимое Время.

Когда работа требует силенок,

горячий пот стекает по спине,

когда тепло целует как теленок,

душа сыта и спит на глубине.

Но если осень холодом повеет,

разворошит улыбкою ехидной,

душа становится подвижнее, живее,

на холоде дыхание парит.

И обнаженную тогда в нем душу видно,

которая себя на свет явит.

Нет, не боюсь я перехода

из буйства дел в дремотный

штиль.

О, как бывает мне охота

всю суматошность сдать в утиль

и безмятежным океаном,

внимая звездам и луне,

пить вечность лопнувшим стаканом,

ища себя на глубине.

Ты скажи мне, пожалуйста, совесть моя,

почему извиваешься словно змея,

почему ты шипишь на меня всякий раз,

будто я размозжить тебе череп горазд.

Я тебя не лелею как нежный цветок,

я тебя не храню как любимой платок,

может быть, я порой забывал про тебя,

без почтенья делами тебя теребя.

Может быть, на тебя иногда и роптал,

только грязной ногой никогда не топтал.

Я прощенья грехов у тебя не прошу,

пред тобою не стану плаксиво гнусить.

Но расстаться с тобою совсем не спешу,

как носил тяжело, так и буду носить.

А время тает словно лед

на наковальне солнца,

седой окалины налет

на сердце остается.

Как коротка ты, жизнь моя:

еще слышны истоки,

а я линяю как змея

и подвожу итоги.

Душа – как воздух,

не спрячешь в ладони,

чтоб после насытиться ей не спеша,

от Балатона до Каледонии

полмирозданья вместила душа.

Вечер на плечи мои опускает холодные руки.

Подруги – березы

уже ворковать перестали.

Устали,

уснули машин голоса.

Глаза

любопытных окошек закрылись.

На крыльях

летучих мышей приближается ночь

Прочь, -

я звоню в канцелярию Времени, -

прочь,

еще день не умер.

Мой день – он не умер.

Но зуммер

молчит.

Нет ответа.

В ночи

беззвучный мой крик тонет где-то.

И в черную мантию кто-то одет,

ко мне приближается.

Нет,

я не боюсь.

Пусть

на улице стало темней.

Во мне

день продолжается,

жизнь продолжается.

Если закат красив,

значит он нужен.

Курсив отутюжен

мыслью.