Здесь жить начинают сначала,
Придя из пещер и кают,
На белых камнях у причала
Рыбачки-подруги поют.
Поют о геройстве и братстве,
На лицах — серебряный свет;
Всё есть в этом лунном богатстве —
А вот городка только нет.
Он бомбами весь разворочен,
Печально и страшно ему —
Лишь тени трабакул полночных
Качаются в лунном дыму.
Октябрь — ноябрь 1946
Этот пасмурный день,
Мокрый снег над приморской долиной,
Этот маленький Сень,
От которого только руины.
Он не прятался в тень,
Когда смерть шла горами родными,
Этот маленький Сень,
Населенный людьми непростыми,
Что сошлись невзначай,
Словно в гости пришел я к соседям.
Пьют без сахара чай
И на дружеской молвят беседе,
Что их Сень как погост,
Но что сенцы не просто славяне,
Что они — аванпост
Всеславянский сейчас на Ядране.
Словно перья орла,
Темнота их одежд волновала,
Это бедность была,
Что богатства души не скрывала.
Я смотрел в простоте,
Все их речи высокие слыша,
На развалины стен,
На дырявые стены без крыши.
Высока и пряма,
Тут хозяйка в беседу вступила:
«Я по-русски сама
Уже Ленина том изучила!
Мы страны молодой,
Югославской Республики дети,
Мы под красной звездой,
Нету силы сильнее на свете…»
Я на сенцев взглянул —
Кто лукаво дымил самосадом,
Кто смотрел в вышину
Голубым понимающим взглядом.
Этот пасмурный день
Засиял мне под снежным забралом,
Этот маленький Сень
Не таким показался мне малым!
Октябрь — ноябрь 1946
Здесь любят в приморском народе
Всю душу в веселье бросать.
Танцуя, по залу проходит
Иванка, рыбачка, краса.
Что ей до корабликов малых,
Висящих на синей стене,
Картинок зеленых и алых,
Где море лесов зеленей!
Запомни ее вот такою —
И взгляд, и плеча поворот,
Как сильной и тонкой рукою
Стакан с далматинским берет.
С улыбкой, на вызов похожей,
Она выпивает до дна,
И светится золотом кожа
От черного глянца вина.
И маленькой влажной ладонью
Касается смуглого лба,
И пляска — опять как погоня,
И вечер — опять как судьба.
Ей любо, как в море полночном,
И дышат страстей паруса
В широко раскрытые очи —
Иванка, рыбачка, краса!
Октябрь — ноябрь 1946
Ночь ослепительна была,
И море белого стекла
Почти звенело под луною,
А нынче хлябь с ума сошла,
Зеленой валится стеною
И мглою берег оплела.
И мы летим, как кегли в ящик,
И хлябь растет над головой;
А я всех чувств душеприказчик
На этой яхте кочевой.
Вся пеной палуба покрыта,
И мы летим по зыби дней…
Кто дал ей кличку: «Амарита»?
Свобода — вот названье ей.
Гудит волна в наш борт смоленый,
Но душу веселит она,
Та, поперек волны зеленой
В полоску, снега белизна.
Она натянута, как струны,
Меж морем, бреда зеленей,
И небом, низким и чугунным,
И ждет, чтоб кто сыграл на ней.
Что ж, Печо, правь к Омышу, к Плоче,
Правь через Врульскую дугу,
Пусть будем там к утру иль к ночи,
На дне иль всё ж на берегу.
Но будет, Печо, время, знаем,
Мы сами здесь — назло врагам —
Такую песню волн сыграем,
Что все запляшут берега!
Октябрь — ноябрь 1946
Не падал я на эти скалы,
Мой парашют не плыл в огне;
Цветных шелков комок усталый
Горел в закате только мне.
Морским я не был партизаном,
Не шел от Корчулы до Вис,
Но облик моря долгожданный
Давно над строками навис.
Дубровник! Я тебя не предал
В ночи осадной, неживой,
Я пел Шибенику победу
В далекой битве над Невой.
Далмация! Ты в дикой раме,
Горючим травам всё равно,
Где камни смешаны с гробами,
Где всё огнем обнажено.
Далмация! Ты в дивной раме,
Где горы с морем заодно,
Где самый воздух — синий пламень,
Земля — как терпкое вино.
Платками черными поминок
Ты говоришь мне, победив,
И смехом юных далматинок,
И вечной строгостью олив.
Ты говоришь мне волн накатом,
И волны те — как твой народ,
И неба огненным плакатом,
Что здесь грядущее живет.
Читать дальше