Николай Тихонов - Стихотворения и поэмы

Неуютно, холодно и голо,
Серых крыш унылая гряда,
Что тебя с красой твоей веселой,
Ярославна, привело сюда?

Из блестящих киевских покоев,
От друзей, с какими говоришь
Обо всем высоком мирострое,
В эту глушь, в неведомый Париж?

Может, эти улицы кривые
Лишь затем сожгли твою мечту,
Чтоб узнала Франция впервые
Всей души славянской красоту!

Не может этот звон стихать,
Раз вечный звук — его основа,
Бьет в Ереване колокол стиха,
А я в Москве ему внимаю снова.

Мне говорят: всё это хорошо,
Но уж столетье бурно миновало,
И жил поэт, и с песней к нам пришел,
И просто жить ему казалось мало.

Он всей земной премудрости достиг,
Ко всем народным прикоснулся ранам,
Он с нами был не просто Аветик,
Но Аветиком был Исаакяном.

Я повторю, что я сказал в одной
Строфе когда-то утром рано:
Пусть вечно бьет под вечною весной
Нам стиховой родник Исаакяна!

Из руин седых и хмурых,
Точно вечность сторожит,
Черных зерен Карменблура
В чашке горсточка лежит.

То сожженная пшеница
Из подвалов крепостных,
Сквозь века ей поле снится,
Где серпа размах затих.

И теперь в юдоли бледной,
В этой комнате простой,
Стала песней и легендой,
Зерен черной наготой.

Зерна наших дней, светитесь
Позолотою резной.
Говорим мы: берегите,
Берегите хлеб родной.

Берегите каждый колос
Наших радостных полей,
Словно песен тихий голос
Громкой родины своей!

Не хотим мы видеть черных
Зерен, выжженных войной,
Пусть сияет нам узорный
Золотистых волн прибой.

Не мечтаем мы о чуде,
К нам полей живая речь:
«Берегите хлеб, вы, люди,
Научитесь хлеб беречь!»

Зима ко мне снова в окно постучала
Синицей веселой в уснувшем саду,
А зим этих было, признаюсь, не мало,
А я к отдаленнейшей самой иду.

Сквозь русской зимы голубые чертоги
Любуюсь игрой ледяного огня,
Я свой человек в этой зимней тревоге,
Метелица чувств не смущает меня.

Я вижу, как молодость в дали уходит,
В свой новый большой, бесконечный поход,
И зимняя тьма за окном колобродит,
И снег беспощадно метет и метет…

И дни пролетают сурово и строго,
Дорога — она всё трудней и трудней,
Но молодость дней этих любит дорогу,
Где подвига пламя, как факел, над ней!

Со школьных дней я эту иву знаю,
Что всех дерев казалась мне сильней,
Я каждый раз, как в тех краях бываю,
К ней прихожу, чтоб повидаться с ней.

Я знал ее в зимы седом тумане
Или в осенний листопадный срок,
Встречались мы, как путники в романе,
Который временами был жесток.

Она стояла в силе и в покое,
В сознании величья своего,
И что-то было в дереве такое,
Что заставляло чувствовать его.

Недавно я увидел иву снова:
Светясь своей серебряной судьбой,
Она стояла — памятник былого,
Мне говоря: стареем мы с тобой!

А помнишь, как еще в ночах осады,
Казалось, хуже уж не может быть,
Мы виделись, и оба были рады,
Что всё живем и нас нельзя сломить.

Ты проходил полуночною стражей,
И молча я просила: погляди,
Я всё стою и след снарядов вражьих
Храню, как память, на моей груди.

Мои рубцы во льду сияли гордо…
Теперь их видят люди многих стран,
Вокруг меня шумит, как прежде, город,
Который мне, как вечный спутник, дан.

Мы в Ленинграде, где всегда мы дома,
И ветер над Невою голубой,
Нас не свалили века буреломы,
И все-таки: стареем мы с тобой!

Ну что ж, друг друга в новых поколеньях
Лишь мы поймем, как старые друзья,—
Кто предо мною встанет с восхищеньем
И вспомнит то, чего забыть нельзя?..

И слушал я, что ива говорила,
И отвечал: «Зеленой жизни страж!
Что было — было! В этом наша сила,
Людей бессмертьем вечен город наш!»

В сентябрьский вечер, с севера летя,
В степи металла мертвого изломы
Увидел я уже лет пять спустя —
Останки сталинградского разгрома.