Борис Лайн: Провидение

Буги-Вуги!
Буги-Вуги!
Вставайте братья и подруги!
Мы станем вместе в одном круге.
Станцуем в ритме Буги-Вуги.
Вы бьете бешено ногами,
Руками, телом, головами.
Все в сумасшедшем ритме слились,
В один клубок объединились.
Весь зал танцует Буги-Вуги.
Все сотрясается в округе,
Все бьются в форменном экстазе
И без наркотика – экстази.
Еще чуть-чуть, совсем немного,
Мы попадем в чертоги Бога.

Вот наступил сезон клубники,
И проступают счастья лики.
Она давно уж появилась,
Огромной, красной уродилась.
И населенье соблазнилось
И на этом «прикупилось».
Но скажем прямо – без патетики:
Она из пластика, синтетики.
Теперь пришла желанная пора —
Бери корзинку, рвать пора.
Поля сперва зазеленели,
Потом и ягоды поспели
И ярким цветом заалели.
Между рядов соломку постелили,
И ягоды туда свои головки опустили.
Присядь на корточки, нагнись
И вмиг в Эдеме очутись.

Со мною что-то происходит,
Во мне Поэзия бродит
И путь к читателю находит.
Тружусь я целый день и ночь,
Все остальные мысли – прочь.
Как будто каторжник – точь-в-точь.
Я не могу остановиться.
Мне даже некогда напиться,
Поспать, позавтракать, побриться.
Я должен истово трудиться.

Объект – японская диета.
В ней нет особого секрета.
Живут японцы до ста лет,
Что результат пожизненных диет.
В чем состоит диета эта?
Там, где едят продукты моря,
Не знают люди совсем горя.
Омары, крабы и кальмары —
Все, что дарует людям море
И что гуляло на просторе.
Все, что поймали рыболовы.
Все сразу проданы уловы
И в тот же день к еде готовы.
Есть также много даров полей —
В диете масса овощей.
С печатью фермера, штрих-кодом.
Он уважаемый народом.
Едят японцы понемногу,
Приемов пищи очень много —
Сто блюд в течение недели.
Ведь россиянки б обалдели.
У 102-летнего столицы жителя
И долгой жизни тайн хранителя
Однажды взяли интервью:
«Я не курю, не злюсь, не пью.
Живу, пока мне интересно.
Когда же станет скучно, пресно,
Я просто лягу на татами
И тихо попрощаюсь с вами».

Мне очень грустно, что мы с тобой расстались.
Воспоминанья в душе моей остались.
Ведь в волнах счастья мы с тобой купались
И без остатка друг в друге растворялись.
Я жил тобою, о тебе мечтою
И о блаженстве – от вас не скрою.
С тобой друг друга ведь мы боготворили
И наши души в единую мы слили.
Внутри горели желания огни
И наши души пожаром они жгли,
И друг без друга дышать мы не могли.
А в день ужасный она ушла из дому,
И эта весть была подобна грому.
Прочел записку: «Я ушла к другому».
Мне жизнь больше не мила.
Зачем теперь она нужна?
Хлебнул я горя сейчас до дна.
Она без милой
Мне стала скучной и постылой.
Я это танго любимой посвящаю.
Зачем жить дальше, теперь совсем не знаю.

Дамаск не город, а оружие холодное,
Как бритва острое и благородное.
Дамасский нож как рог сгибается.
Он гнется, но при этом не ломается.
Пруток перерубив, дамаск не затупляется.
Нож состоит из множества слоев.
Соедини их прочно, заостри и закали —
И будет нож дамасский тогда готов.
Слоев пятьсот, сто тысяч, миллион.
Нож уникальный и бесценный он.
Дамаск не гладкий, на нем узор.
Не оторвете от него свой взор.
Узор дамасский бывает разный,
Неповторимый и разнообразный.
Воспет дамаск был в «Талисмане» —
Английского писателя романе.
Уж в первом веке крученый харалуг
Твореньем сложным был умелых рук.
Булатные отлитые клинки
Производили русы издревле на Руси.
Клинки были очень дорогие,
Но превосходные и редкие такие.
Клинки булатные воины носили,
Как будто змеи талию обвили.
В Испании уж в Средние века
В большом почете были дамаска мастера.
Дамаска ковка – искусство, ремесло.
На каждый нож там ставили клеймо.
В двадцатом веке пришло на ум прозрение.
Имел я к этому такое отношение:
Сталь для дамаска дождалась «подарка»,
На смену ковке возникла в вакууме сварка.
Мастера создавали произведения искусства,
И расставаться с ними было очень грустно.
Я помню нож дамасский «Хамелеон»,