Елена Крюкова - Первобытные

– Ох-ха!.. Ох-ха!.. – ворочаются в углу пещеры, близ Гладкого Валуна, распатланные старухи. Под боком у старой Фанио верещит младенец: Гэ нынче ночью родила. Гэ лежит лицом вниз, постанывая, на шкуре седого леопарда из страны Хаора – оттуда мы сюда пришли. Пещера – наш временный дом. Мы отдохнем, напитаем младенцев, накормим стариков, поохотимся вволю, высушим шкуры – и дальше пойдем.

Гэ, как ты стонешь, Гэ. Неужто это так больно?

– О-о, женщина, больно все, за что ни схватятся твои руки и ноги, – бормочет Фанио, и мелкой росою течет по вискам ее, по щекам, по шее пот, мешаясь в яремной ямке со старческими слезами.

Гэ, успокойся. У тебя во рту камень яо – он утишает боль.

Боль – это воспоминание о боли, которая прежде была. Чем сильнее мучила – тем острее воспоминанье.

А меня как зовут?.. Я помню, меня как зовут?..

– Э-э!.. Ох-ха!.. Огонь гаснет, гаснет огонь… Где Хранительница огня?.. Где Рыжая Лисица?..

Озираюсь беспомощно.

– Анеле!.. Анеле!.. Иди. Гаснет огонь. Где хворост? Дуй! Дуй сильнее!.. Щек не жалей!.. Анеле!.. Анеле!..

Я наклоняюсь над крохотным красным комочком: то ли огонь, то ли ребенок, то ли лисенок. Дую усердно, видя щеки и губы свои. Огонь мечется, ластится. Глажу его. Он кусается. Смеюсь: кусайся, щенок. «Анеле!..» – звенят молодые голоса, хрипят старушечьи глотки.

Неужто это имя мое?..

…Над квадратом плеч – мощная голова бодает воздух. Не воздевай надо мной бугристые руки: они блестят маслено, золотисто, заросшие ковылями нежной прозрачной шерсти, я хочу этих рук и не хочу, я боюсь этих рук и не боюсь.

А старухи толкают друг дружку в бока, верещат:

– Вождь!.. Вождь ее избрал!.. Счастье ей!..

Пусть так – счастье свое я не ценю в обточенный водою и ветром речной берилл. Подойди и возьми, Хэш! Ты привык, что все вокруг гнутся при приближеньи твоем и вопят: «Счастье!.. Счастье!..»

Глаза его сузились. Мышцы вздулись и опали. Он опустился передо мной на литые колени. Бирюзовое монисто на ковыльной груди задрожало – так часто дышал он.

Протянул руки ладонями вверх. Я увидела гребни синих жил.

– Ты одна не кричишь: «Счастье!.. Счастье!..» Ты одна молчишь. Я не беру тебя одну. Ты не зверь. Ты не птица. Я не молю тебя. Ты придешь сама.

Руки застыли передо мною. Ждали. Старухи замолкли. Огонь ровно горел. Все замерло. Ждало все.

Я увидала его во весь рост – Вождя, могучего быка. Внутри его смуглого лица прятался робкий птенец павлина, губы дрожали, брови вставали углами. Он ждал.

И я сама легла на руки его, и восторг владычества раздвинул мне губы.

А Племя закричало, и руки и крики метались во мраке:

– Твоя Лисица!.. Твоя!..

И, закрывая глаза, слыша визги, несомая Вождем в пещерную тьму, знала я, что никогда и ничьею не буду.