Павел Хицкий - Морфий. Стихи мерзлого времени

А некто, чтобы выйти,
Прячет шапку,
То, видя рельсы,
Прыгаем с моста.

И в этом, друг мой,
Нервная загадка:
Любви нужна
Такая чернота.

Дети рвут апельсины,
Складывают в коробки,
Сон хорош,
Если винные пробки
Густо усыпали лавочки у ограды,

Лето на ферме,
Италия,
Чувствам рады,

На экране, в целом, сатирикон:

Юноши, как с икон,
Девы, горные серны,
Свежие фрукты,
Стыдясь, поливают спермой,

Не Тинто Брасс,
Но каждая грудь, как скобки,
Скрывает
Горячий брасс
У ночной реки.

Не закрывай террас,
Подумаешь, мотыльки,
Вдруг ты
Мягко придешь,
Как римлянин,
С теплым членом,
Дашь мне имя,

А с ним
И любовь, и боль,
Слезы тлена
И прочие tutti frutti.

Знаю, знаю,
Как сладко мужским коленом
Обнимать себя утром,
Чувствовать танец воль,
Побеждать
И к соскам прижиматься пленным,

А потом, когда кончено,
Думать, что ты пустой.
Здесь финал?

Да нет же, юноша,
Стой.

Я ведь был таким,
Я тоже вырос на юге,
В виноградных долинах,
Где чайки не знают вьюги,

Только там
Не было серн. В тюрьме
Греки на стенах камер
Писали βοηθήστε με,

За дурдомом был плац,
Пожарный плыл водоем,

А еще пустой лепрозорий,
Где мы гуляли втроем,
Кутались в старый плащ,
Грели друг друга
Ночью —
Голые-голые
Духи античных чащ.

Юго-восточней
Юноши, как с икон,
Тощие, грязные, нищие,
Брали Грозный,
А у нас
Были сочные яблоки,
Летом грозы,

Увлеченное пьянство,
Любовь и боль,
Смерчи в море
И прочие tutti frutti.

Не виденья,
Не видео,
Не сцена, снятая краном:

Эта соль во мне
Никогда не станет экраном,
В ней нет доблести,
Нет даже толком раны,
Только упругость тел,

Тяжесть ее груди,
Нежность его щетины.

Плавки,
Полные тины,
Метко сброшены
В белый прибрежный мел.

Двадцать лет
Как расстались, вышли, открыли клетку,
Отрыдали,
Оплакали свой предел —

Да только хоть сорок лет.
Чувству это не срок,
Двиньте к затылку льда.

Помните,
Я выиграл вас в монетку?
Мы втроем теперь навсегда

И все так же лежим,
Обнявшись, у голой ветки,
Ждем, когда
Из тучи уйдет вода.

Вот чего не понять
Из кино на большой стене:

Отрезая счастье и боль
По кусочку,
Вымачивая в вине
Свои «да» и «нет»,
«Не в меня», «пшелпрочь», «сядь ко мне»,

Ты не делаешь сердце пустым,
А желудок черствым,

Ты вообще не решаешь,
Когда меду стать густым.

Мир – подарок,
Мы гости,
Любимые нами – горсти
Васильковой росы
У рощи, где храм войне,

А роса
Из печали родится просто:
После слез
Выпадает опять. Вдвойне.

Хей-хей,
Что за умный
Вороний глаз

Глядит возмущенно
С каштана на нас?

За площадью Сева
У старшего древа
Идет безуспешно
Крутая работа:

Там нервно
И спешно
Считает ворон
Красавица города —
Эва Перон.

Счастливая Эва,
Гордая Эва
Под солнцем горячим
Исполнена гнева:

Вороны летают,
Расчеты листают
И в целом мешают,

То шесть их, то восемь,
То шлепнутся оземь,
То – вот же мерзавки —
Жрут в зелени крон.

Прохожие смотрят
Со всех сторон,

И все, кто гуляет,
Кто ест макарон
В траттории чудной
На улице Пашни —

Все головы прячут,
Завидя ворон,

Хей-хей!
Да им страшно,
Им попросту страшно

От бури красавицы
Эвы Перон.

А вот почему же
Поэту не страшно?
Он знает: вдали,
За балконом,
На башне

Есть Эва другая,
Чем с улицы Пашни,

Хей!
Добрая, детская,
Честная Эва

Влюбленная Эва
За чаем домашним,

Он лишнее помнит:

Что зеркало слева,
Помады в корзинке
Веселого нрава,
А кофе у Эвы
Не кофе, отрава,