Антон Муляров - Наедине с Минотавром

О Хайям! Бог свидетель, как долго алкал

Слов твоих я услышать сладчайший фиал.

Наконец-то заполнилась пропасть разлуки,

Я испил разговора с тобою пиал.

О ученейший муж! Стихотворец! Астроном!

Все что было с тобой – называл только фоном.

Ты закуской тоски заедал чашу славы.

И к седым волосам кабаки значил домом.

О поэт! Мне теперь навсегда невозможно,

Так, как раньше, ногами месить бездорожье.

Ты мне первый открыл, что у глины есть память,

Что устами отцев глина рцет осторожно.

О мудрец! На пирах я не раз повторял,

Так как ты разливая расплавленный лал

По бокалам, к призывам твоим возвращался,

То, как мудро прожить людям ты завещал.

О ученейший муж! О поэт! О мудрец!

Виночерпия друг! Юных гурий ловец!

Виноградной лозы – о Хайям – воздыхатель,

В чаше вечности временем мчимый пловец.

Я тебе посвящаю свои рубаи,

Пусть в подметки они не годятся твоим,

Как спасибо прими их, прошу, не гнушайся,

Как твои, они – чувства и мысли мои!

Ты замолчал не навек —

Этому не бывать,

Чтобы такой, как ты,

Долго бы смог молчать.

Смерть не лишила тебя

Речи. И немота,

Присущая мертвецам,

Все ж таки да не та.

Музы отдали тебе

Рупор силы такой,

Что и Аид во мгле

Выбить не смог ногой.

Стеком точеных фраз

В море сердечных глин

Ты достигал не раз

Самых больших глубин…

Блажен только тот поэт,

Который с землей во рту

После десятка лет

Будто трубит в трубу.

Речи о «молоке»

Льются с твоих страниц

И будоражат тех,

Чьих не увидишь лиц.

Буду всегда беречь

(Сетуя на года)

Горечь с тобой «не встреч»,

Обиду на «НИКОГДА».

Не знаю я, что заперто во мне.

Не знаю, кто и как сумел заставить

Услышать то, что скрыто в темноте,

И буквы в предложения составить!

Не всё то стихи, что ритмуется!

Не всякая рифма – стихи!

Поэзия там формируется,

Где чувства в сердцах глубоки!

Сизой дымкою тумана, утопившей все кругом,

Пелену самообмана лень ввела в мой отчий дом.

В дом души – порог стремлений, обиталище надежд,

Место дивных повелений – обернулось в дом невежд.

Как случилось так, что мысли уж не вьются боле здесь,

И стихов с огромной выси падших мне не перечесть?

Так случилось! Ум позволил бытовщине место дать,

Мир осуетил раздолье, мыслей бег, фантазий рать.

В невозможное забвенье, будто под воду, под лед.

Канул в транс оледененья, заморозил жизни ход.

Я в подводности сомнений, глупых целей, скользких тем,

Бездыханным приведеньем шел под воду от проблем.

Нет, не тех проблем, что кормят, тело всхолят, напоят,

А от тех, от самых горних, душу кои воспарят.

Я подобно субмарине под полярной толщью льда

Все забыл, себя не видел… грудь замерзшая пуста.

Я, «Челюскину» подобный, в лед вонзенный замерзать,

Среднерусские просторы уж не чаял увидать.

В немигающем пространстве, в полусонности бреда,

Сквозь забвенье и ненастья искру вдруг душа зажгла.

Что заставило поддаться, треснуть льду – мне не понять.

Только с той поры лишь драться, я не мог себя сдержать.

Будто Феникс с пепелища, распушив свои крыла.

Я взлетел туда, где чище… Лед огнем Душа зажгла!