Array Сборник - «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Выпуск №2

– Как? – Малуша побледнела и без сил опустилась на лавку. – Два года, как схоронили.

– Я и то думал. Ан нет – жива. Меня ить чуть медведь не задрал в чащобе. Услыхал я, как ветки ломает, да и побежал, дороги не разбирая. Как бежал – не помню, вот весь о кусты ободрался. – Никита засучил рукав и показал жене исполосованную руку. – Промыть бы. Сиди! – прикрикнул он, увидев, что жена вскочила с лавки. – Доскажу сперва. Выбежал я, стало быть, на полянку. Место вроде знакомое, оглянулся, а там ваша изба стоит, в которой ты с Любашей жила до свадьбы. Вокруг ухожено, огород разбит. В окошке огонек мелькает. Ну, думаю, кто-то избу занял, да кому она нужна в такой глуши, да супротив могилы? Крестик тоже заметил, стоит. Я в дверь торкнулся – заперта. Стукнул раз, другой и вдруг открылась, а на пороге – ты стоишь. Вся как есть нарядная, сарафан пунцовый, на шее монисты.

– Я? – испугалась Малуша. – Да я из дома носа не высовывала. Тебя ждала.

– Вижу. Сам тоже подивился. А ты меня в избу приглашаешь, на лавку усадила, щей налила, и все молчком. Ты-то говорлива не в меру, а тут только глазищами зырка-ешь, плечами поводишь и молчишь. Ну, поел, попил. А ты насупротив присела, вот так вот наискосок, рукой подперлась, и только тут я заметил перстенек. Приметный. Серебряный с голубым камушком.

– Так мы же ее с этим перстеньком и похоронили, – шепотом сказала Малуша. – Сымать не стали, а вдруг он ей там… – она подняла глаза к закопченному потолку, – надобен. Нехорошо с покойника украшения сымать…

– Помню, – кивнул Никита. – Сомлел я со страху. И думать чего боялся. Твоим именем назвал, а она кивает, смеется, но ни слова… Понимаешь, ни слова. Стал собираться, а у самого зуб на зуб не попадает, веришь ли, все топтался по избе, кланялся, а ноги не идут, и все тут. Словно забыл чего… Говорю сдуру: приходи, мол, не забывай. Сестра, говорю, по тебе печалится, рада будет видеть. А она молчит, улыбается и кивает. Потом из печки пирожки али ватрушки достала и протягивает: возьми, мол, подорожники, далеко идти, проголодаешься. Так все в мешок и всыпала.

Кинулась Малуша к мешку, развязала дрожащими руками, а там только снасти и три рыбины. Совсем лицом побелела – снег и то краше. Сказала с укоризною:

– Одна сестра у меня была, в один день, в один час родились. Померла она, а ты шутки шутишь.

– Да какие забавы? Своими глазами видел.

– Ой ты горюшко! – взвыла Малуша и бросилась об пол под иконами. Крестилась, заливаясь слезами, бормотала что-то. И вдруг вскочила, выпрямилась во весь рост и вскрикнула, то ли веря себе самой, то ли нет:

– Знаю. Нынче ведь Осенины [9]. В деревне, поди, хороводы водят, а у нас ни праздника, ни радости. Вот и напомнила сестра. Только пошто ты ее в дом позвал? – вдруг спросила она. – Покойницу в дом. Конец нам теперь, никто не откажет, коли его на праздник зовут. Монисты, монисты на ней, сарафан пунцовый. – Она оглядела себя и развела руками. – А я-то… Нищие мы с тобой, Никита. Кабы я знала, что так повернется, ни в жисть бы за тебя не пошла…

И такая ее злоба захлестнула, что не описать. Она готова была голыми руками задушить мужа или хотя бы огреть его кочергой.

Почуяв приближение слез и упреков, Никита взобрался на печь и отвернулся к стене. Вскоре Малуша услышала богатырский храп. Озлилась еще больше. Но что тут поделаешь, какой скандал со спящим? Вся кипя от невыплеснутой злобы, она решила даже лечь отдельно. Кинула на лавку какую-то ветошь и, вмиг потеряв все силы, присела на край. Пригорюнилась, вперившись взглядом в темный угол за печью, и мысли одна другой страшнее закружились в ее усталой голове.

Отец вдруг лесник припомнился и ветхий домик в глуши. Сестру вспомнила, как дружны были – не разлей вода. Как по лесу бегали, аукались. А до чего похожи были, словно две матрешки в лавке. Бывало, и сам отец путал, спрашивал: «Малуша или Любаша?» Тогда-то и подарил одной перстенек, а другой серьги – чтобы различить как-то. Малуша потрогала сережку в ухе и вздохнула. Вспомнила, как сосватали сестру, как пришел в дом Никита. Черная зависть тогда охватила Малушу. Решила она извести сестру, самой за красавца замуж пойти. Привела на берег речки, а как загляделась соперница на свое отражение, так и столкнула ее в воду, и долго еще ее голову под водой держала. А потом вытащила на берег да свое колечко той на палец надела. Забрала и сережки, и имя сестры. Долго потом вздрагивала, как окликали. Но привыкла.

Она взглянула на печку, откуда несся богатырский храп, и всхлипнула – не принесло радости чужое счастье. Поедом ест душу, ничем не уймешь. Полная луна прямо в избу смотрит, выйти, ставни прикрыть. Но даже в окно выглянуть боязно. Мерещатся Малуше осторожные шаги за окном, шуршат под чьими-то сапожками опавшие листья. Вот и крыльцо скрипнуло, вот и дверь в сенях подалась. Засов, засов-то забыли заложить! Что-то заскреблось в дверь горницы, и тихий потусторонний голос прошептал: