В чем мне признаться Богу?
Как я стал водопад?..
«Вымости мной дорогу
в рай, за которым ад».
Месяц (орел да решка)
плещется в глыбе льда.
Что ты скрываешь, речка?
Что ты хранишь, вода?
Здесь в ледяном оскале
сколы под Рождество.
В каждой летящей капле
шалое божество.
Я же – подобье Божье,
падающий поток.
Радуги у подножья
вспыхнут уже потом.
Дом, в своем отрицанье дачи, саркофаг или пантеон? Два решенья одной задачи – затвориться ли, выйти вон.
Заблудиться, забыться в мире в понимании мертвых числ. Стар Ловец, грузила, что гири. Смысла нет? Или всё есть смысл?
Сеть небес декабрем окатит, с конский волос заблещет сталь, но локтями протерта скатерть – так, что видно иную даль.
Милый друг, посмотри на небо! Уплывают в даль облака, как фарфоровые плацебо, исцеляющие века.
Прорывайся! На белом свете на приманку вчерашний хлеб. Паутина глубинной сети донным занавесом судеб.
Без оглядки беги отсюда, пусть спасется душа – ничья! Здесь безжалостна амплитуда.
И по каждому – ячея.
Падающего – толкни!
Долго ли до земли!
Только ли из небес
мордой ржаной
в солонку?..
И по ступеням вниз
выйди и подстели
реки, луга и лес.
Падающему – соломку.
«А воз и ныне там…»
Но где же «там», Серёга?
Я проглядел глаза,
но ни в одном глазу
слеза не залегла.
Изнемогла дорога.
Узоры на стекле.
И баба на возу
вожжами жжет пургу…
сбоит наотмашь сердце,
и шутовской колпак
и пыльное жабо
летят через Урал…
Случайное соседство.
Давай, поговорим
о прежнем Бодайбо.
Я в темный зрачок ут о паю,
в подзорной пожив трубе.
Построю-создам Утопию
в отдельно взятом себе.
Вослед не пойду за туловом
от исстари к испокон.
И даже намаслю дулю вам.
Пора – если пуст флакон!
Где входов полно и выходов,
не нужен дверной глазок.
И я, межпространство выгадав,
забрезжу наискосок.
С горы (когда надо в гору бы)
плашмя станет падать труп.
Восстану уже из проруби,
как выгляну в Божий пуп.
Линяет детство,
ломка голосов.
Хрипл попугай,
вертлявый как Хазанов.
Кукушка вылетает из часов,
остервенело лает на хозяев.
Мяучит боров. А труба зовет
на огород, за город и помимо.
И только зебра, знай себе, живет,
собой напоминая пианино.
Не от беса в ребро,
но от беса в мозгу
я куда-то опять
по ступенькам бегу.
то ли вверх, то ли вниз,
то ли вкривь, то ли вбок.
То ли в арт, то ли в сюр
то ли в сирый лубок.
Мирозданье старо,
на висках серебро,
я монету подбросил,
она – на ребро.
Левый профиль орла
потрясаю щелчком,
отчего и бла-бла
завертелось волчком.
Отчего журавли,
то вблизи, то вдали,
мне напомнили вдруг
о вращеньи Земли,
что стояла допрежь
на моржах, на быках.
Осыпаясь с орбиты,
живу абы как…
Флигель.
Женщина спит.
За окном мошкара.
Светит призрачно бра
в ночь изъятья ребра.
«Потянулась
крошка за окрошкой»…
Из окошка гляну в огород:
бабочка гоняется за кошкой,
или, может быть, наоборот.
Вдохновившись
этим зоопарком,
перед домом сяду на скамью:
девушка гоняется за парнем,
как догонит – упечет в семью.
Все забавно,
но законно, вроде,
только перспективы неясны.
И вода в своем круговороте
догоняет собственные сны.
Воспаряя,
славит невесомость.
Дождь меня, бегущего, настиг,
где бельчих ореховая совесть
в чих вмещает сочиненный стих.
Там подругу,
верную подпругу,
отстегну, стеная и сопя,
при ходьбе по замкнутому кругу
настигая самоё себя.
Любимица кошка мурлычет-мяучит:
«никто-никого-ничему-не научит».
И, право, напрасно мой внук почемучит.
Никто никого ничему не научит.
А дедушка добрый, а дедушка пьяный,
а дедушка бабушкой грезит Татьяной.
И брови суропит – все выдул до капли.
Он знает, что опыт – веселые грабли.
И вот он вышел из себя,
и посмотрел со стороны,
и понял: силы неравны.
Ведь был он волхв,
а стал – фуфло.
Куда природное ушло?..
Явилось «эх» взамен «ха-ха».
Облатка полая стиха
иного гения скрадет:
Петрушку сменит идиот.
Петрушка выйдет из ворот,
чтоб поглядеть со стороны
насколько силы неравны.
Читать дальше