Наталья Метелица - А-moll, или Как плачет дикий мёд. Стихи в тональности Любви

А бывает такой костюм —
С виду шик,
а раздеть
противно.

Уйдут чужие. Вещи. Строки. Люди.
Дела, не завершенные в словах.
Слова, что никогда не знали сути,
Достойной молча говорить в делах.

Останется мое. Мои. И только.
Растушевать себя под всякий вкус —
Такая лизоблюдственная ролька,
Что я себя, чужой себе, боюсь.

…А у веры всё платье в латках.
Обносилась – да нет портного.
И плетётся за пяткой пятка —
как чужая душа за спиною.

То глазами уже не увидишь,
что для сердца невидимым было.
Боль не стала вчерашней… —
П р о к и с ш е й!
Жжет – как будто весна закровила.

Вроде жить бы, согретая солнцем.
Даже латаная – но жить!
Но опять где-то что-то да рвется —
мою веру до слёз рассмешить…

То жмут, то отрезают лапу…

Всё рассыпается и пачкает ладони.
Улыбка держится на ниточке «терплю».
Я загадала самое простое,
А снова перышки сжигаю журавлю…

По таким дорогим царапинкам
узнаю наши ласки острые.
Даже окна сегодня в крапинку:
снова дождь вперемешку с морозами.

Вот и наша любовь сумасшедшая:
то ли осень такая поздняя,
то ли горе-зима корчит вешнее,
заплетая дожди колосьями…

Только толку не видно светлого,
и ни сытного, и ни теплого.
Обнимала – как будто летнее,
а царапано – льдом заковано.

Когда нас любят, мы роняем
бездарно пёрышки крыла
чужого… —
с чуждого стола
надеясь вновь
вернуться в стаи.

Не хватило ума… не хватило…
Улыбались фальшиво, но мило…
Столько отдано ради неволи…
Сам и травишь себя за застольем…

Наливали порочное зелье.
Примерялась вся гадость в теле.
Да и впору пришлась нерадивость —
Не заметила, как и влюбилась.

Да не в то, не в того, не настолько,
Чтобы радость не ранила горько.
У неволи такая охрана,
Что сама и кормлю эти раны.

Смеялся выстрел холостой
над чуткой верой листопада.

А вера с прежней теплотой
любила алые наряды…
________________________________
*Строка заголовка – из стих. А. С. Пушкина «Признание»

Здравствуй.
Я сегодня коротко.
(Не хочу тебя будить.)
Мы не виделись два вторника.
Завтра – третий.
Говорить
мне не хочется. По-разному
мысли думают о нас.
Заполняю рот свой фразами —
врут слова. И унялась…

Видишь, как я лгу заученно.
Три недели школе той.
Я давно уже измучена
бессловесной пустотой.

Для прощанья нет ни буковки.
Звуки – ёжики. Слова
затаились. Каждой пуговкой
говорю. С тобой.

Жива!

Она смотрела мимо плоти в мир,
где он, преображенный для иллюзий,
читал ей, как умеют лишь французы…
стыдила тело смелостью фантазий —
и укоряла трусость верных ширм,
что защищали мир её от грязи.

Может, это такая исповедь —
всю себя прятать в смех задористый
и, скрывая надежно новости,
быть лисою с другими лисами.

Или это такая проповедь
для себя, собираясь с силами? —
и неважно уже, простила ли
я тебя, – кто прошелся в обуви
по моим еле вымытым праздникам,
где травили другие, смелые,
да трусливые – если сделали
по-шаблонному,
одинаково.

Я буду помнить тот взмах…
Этаж высоких свиданий
разрушил кости мои,
что заменяли броню.
У кожи кончилась власть
не распароленной тайны —
и нет защитных кусочков —
впустить и выжить!..
Войну
затеял кто-то другой…
Кто н а м и звался секунду…
но сделал черное дело —
и убежал наблюдать.
Внутри скребет Оруаль*…
Я узнаЮ… Но – забуду
об этой страшной себе…
И пчёл сзываю на падь!