Евгений Блажеевский - Письмо

Ни вольготно плечом повести, ни спокойно вздохнуть —
И в шагу, и под мышками режет суровая складка.
И уже не фабричная ткань облегла твою грудь
И запястья твои, а сплошная кирпичная кладка!

Впрочем, это гипербола выгнула спину дугою,
И кирпичный костюм — вроде сказочки Шарля Перро.
Видно, время прошло и, возможно, настало другое,
Непонятное мне… И куда-то уходит горенье
Суматошного сердца, и падает на пол перо,
Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье…

Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье —
Не вина, а беда беспробудных ваньков и марусь.
Безрассудному пьянству не буду искать объясненье,
Но насколько оно безрассудно, сказать не берусь.

В этой слякоти дней, в этом скучном ничтожестве быта,
Как забвенье — бутылка, как счастье гранёный стакан…
Керосинная бочка судьбы да четыре копыта,
И куда доходяге-коню подражать рысакам!..

«Ну и прёт же алкаш!..» — возмущённо бормочет шофёр.
Промелькнуло пальто, и фигура качнулась слегка…
Что хотел он сказать, когда руки свои распростёр
И в стекло погрозил, и прошёл в направленье забора,
Этот жалкий прохожий, спешащий домой из ларька,
Коли осень для бедного сердца плохая опора?!.

Коли осень для бедного сердца плохая опора,
То дождись декабря, где тяжёлому году конец.
Наряжается ёлка и запахи из коридора
Воскрешают страницы пособия Молоховец.

И снежинки, слетаясь, стучатся в оконную раму,
И дубовым становится стол перочинно-складной…
Ты весёлых друзей пригласи и покойную маму
Усади в уголок, чтоб ей не было скучно одной

В этот вечер, когда за спиной открываются бездны
И на миг вспоминается зыбкая детская тайна…
— Вам салат положить или крылышко?.. — Будьте любезны!..
И пошла мешанина, и начали свечи тушить,
И опять вперемежку — Высоцкий, Матье, Челентано
И слова из романса: «Мне некуда больше спешить…»

И слова из романса: «Мне некуда больше спешить…»
Про себя повторяю в застольном пустом разговоре.
И мотив продолжает в прокуренном горле першить,
И пролётка стоит на холодном российском просторе.

И сидит в ней надменный писатель в английском плаще,
Словно кондор, уставясь в сырое осеннее небо.
О, старинная грусть и мечтания, и вообще
Чепуха, вспоминать о которой смешно и нелепо!

Как любил я тебя в девятнадцать рассеянных лет,
Навсегда покидая свой край, где Кяпяз и Кура!..
Но меня уже нет и девчушки хохочущей нет,
И машина за КрАЗом уныло ползёт с косогора,
И о том, что спешил неизвестно зачем и куда,
Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофёра.

Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофёра:
— Не гони лошадей по разбитой своей мостовой!
Им уже не нужны ни ямщицкая глотка, ни шпора,
И зелёный бензин заменил табунку водопой.

Пусть они постоят бестелесные, холочка — к холке…
Колеся вдоль погостов, базаров, ангаров и школ,
Я вполне преуспел в запоздалой своей самоволке
И без них обойдусь, догоняя того, кто ушёл.

Лошадиные силы души и душевные силы мотора!..
Перепуталось всё: из камней создают виноград
И детали растят на бесхозной земле у забора,
И тебе самому твой угрюмый характер несносен;
Только как разобраться в потерях и кто виноват?
По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень…

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень
Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть,
Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,
Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась.

Что с рожденьем ребёнка теряется право на выбор,
И душе тяжело состоять при раскладе таком,
Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр
И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком…

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время
Не кафтан и судьбы никому не дано перешить,
Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье,
Коли осень для бедного сердца плохая опора…
И слова из романса: «Мне некуда больше спешить…»
Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофёра.

Я маленький и пьяный человек.
Я возжелал в России стать пиитом,
Нелепый, как в музее — чебурек
Или как лозунг, набранный петитом.