Евгений Блажеевский - Письмо

И меня посетит, и ко мне
Долетит извещенье от мамы,
Что не только она, но и я,
Забывая ненужное знанье,
Обрету в темноте бытия,
Как бессмертье, другое сознанье…

Я умер и себя увидел сразу
В раздвоенности небывалой,
Где
Под потолком,
Невидимая глазу,
Из дымчатого мягкого стекла
Душа витала
И прощалась с телом,
Как с домом
Отъезжающий навеки
Прощается жилец,
Последним взглядом
Окинув окна,
Дверь
И палисадник…

Прощай, берлога радости
И боли,
Которая даётся напоследок,
Чтоб было нам — зажившимся —
Не жалко
Оставить свет,
Похожий на версту.

И всё бы ничего,
Да только вот
Душа — сиротка, беженка, простушка —
Потерянная на большом вокзале,
Не знает где приткнуться,
Как войти
Безденежным
Безликим существом
В холодные потёмки мирозданья.
Ни друга, ни подруги, ни страны
Здесь не найдёшь,
И, видно, потому
Лишь 41-й день смиряет душу,
Которой плохо
Без любви и цели
В бездомном одиночестве парить…

В том мире, где утро не будит тебя
Надеждой в оконном квадрате,
В том мире, где больше не будет тебя
На старой арабской кровати,
В той жизни, которую выстроил сам
Своей утомлённой рукою,
И время течёт по моим волосам
Незримой осенней рекою,
Нам больше встречаться уже ни к чему,
Привыкни к дурдому, который
Под «Сникерсы», «Мальборо» и ветчину
Киоски отдал и конторы.

Я больше к тебе никогда не приду —
Любовь не имеет возврата
Мы встретимся, может, в последнем году
В долине Иосафата [3] Долина Иосафата — предполагаемое место Страшного суда. .

Мучительный оскал
Сурового лица,
Весёлая тоска,
Хохочущее горе,
И голоса пивных,
И голос удальца,
И злая хрипотца
В гитарном переборе.

Но вот оборвалась,
Поправшая запрет,
Гитарная струна
И нет вестей с Таганки,
И выброшен билет,
И он сошёл на пред-
последнем
И безлюдном полустанке.

Повсюду рос бурьян —
Растенье сатаны,
И рыбья голова
Плыла в похмельной пене.
Но голосом большой
Измученной страны
Ему казалось собственное пенье.

И он шагнул туда —
За тишину оград;
Внизу играл овраг,
Белели чьи-то кости,
И положил свою
Гитару наугад
С рязанской лирой на одном погосте.

Мелькала за кровлею кровля,
Но лес подступал всё смелей,
И шла вдоль дороги торговля
Дарами садов и полей.

И охра вдоль ярких обочин,
Как проседь — на тёмных висках,
Мелькала, и без червоточин
Лежали плоды на весах.

Согбенная, словно старушка,
Что смотрит на тихий погост,
Порой возникала церквушка
Во весь перекошенный рост.

Мы ехали к другу, который
В родной деревеньке исчез.
Вокруг пролетали просторы,
Рябил облетающий лес.

Мы знали, что песенка спета,
И грусть наплывала, как дым,
Но бабье прекрасное лето
Текло за стеклом ветровым…

Профиль стула, напоминающий букву «h»,
Зеркало, вобравшее смуту осенней ночи,
И душа, пополняющая нелепый багаж
Впечатлений от бессонницы, а короче —
Меловое безумие света в моём окне
И сияние нимба торжественное, как на иконах…
Говорят, что души умерших лежат на луне
(если верить Ванге, то в продолговатых флаконах).
Только кто мы и что мы в немыслимой бездне лет,
Коли наша судьба: произвол, слепота, беспечность…
И не надо замысла, чтоб сколотить табурет,
И не нужно губ, чтоб в пространство вдохнуть бесконечность…

Несовпаденье. Путаница карт.
Ещё не вечер, но уже не утро,
Готовое направить свой азарт
По голубой спирали перламутра

Туда, где сад особенно тенист
И звонкий лёд кладут в стаканы с виски,
И, ставший на колено, теннисист
Шнурует кеду юной теннисистке.

Когда ты это видел и при чём
Картинка под Набокова, где Ева
Не яблоком, но теннисным мячом
На корте искушает пионера?..