Array Сборник: Мы все с планеты одной

Она годами мужа ждать готова,
Но просто объяснить старик сумел, —
Вонзилось дикой болью в сердце слово:
«Без переписки? Стало быть расстрел!»
Она не закричала, удержалась.
Кошмарный поворот в её судьбе!
Но душу разом охватила жалость
К нему, к детишкам и к самой себе!
Ночь белая над сонным Ленинградом
Полярной ночи стала вдруг темней
От мысли, что теперь не будет рядом
Того, кто всех дороже и родней.

К себе вода Невы её манила,
Она б за мужем по воде пошла.
И только лишь неведомая сила
Её от той беды уберегла.
Ей не хотелось больше жить на свете.
Боль страшная разорванных сердец!
Но в Мурманске её остались дети…
И к ним она вернулась наконец.

Из дома ей убраться приказали.
Кому она нужна с оравой всей?
Сначала ночевали на вокзале.
Потом – в чулане у своих друзей.
На грусть у Тани времени не стало,
Ведь надо было пережить беду.
Грузила где-то что-то и стирала, —
Порой без денег. Просто за еду.
Друзья, их приютившие вначале,
«Ведь всем их шкура тоже дорога»,
Теперь всё чаще злились и ворчали,
Ведь в доме их жила «семья врага»!

День зимний под полярным небом встретить?
И дочь тревожит Сталина письмом.
И, как ни странно, вскоре вождь ответил, —
Была, возможно, совесть даже в нём!
А, может, не причём тут вовсе Сталин, —
Везде полно порядочных людей! —
Седовы обладателями стали
Хоть маленькой клетушки, но своей!

Герань в горшке на маленьком окошке.
Вся жизнь Татьяны – бесконечный труд.
Там за спиною голод и бомбёжки.
Что время лечит раны – люди врут!
С тех пор уже промчалась четверть века.
Любимые не встанут из земли.
Муж… Старший сын… А младший сын – калека!
Лишь дочь молитвы матери спасли.
Сын Константин хотел служить Отчизне.
С ним в Финскую расправились враги.
Борис – в другую, на «Дороге жизни»
Контужен был, остался без ноги!

Ну вот, опять Пушка не посчитала.
Он выжил в довоенный беспредел.
Любимого кота в войну не стало, —
Суп из акулы кушать не хотел!

Сама Татьяна ела мясо редко, —
Должно быть вкус забыла с тех времён.
Чай, чёрный хлеб, дешевая конфетка, —
Вот весь её нехитрый рацион…
Излечивают раны только внуки, —
В душе её нет горечи и зла, —
Ведь с внуками бывает не до скуки.
«Дай жизнь им всё, что мне не додала!»
Молящейся её я вижу снова,
И просит у Всевышнего она:
«Дай, Господи! Пусть будет счастлив Вова!
Пусть не ворвётся в жизнь его война!
Пусть люди все живут в любви и мире,
Детей своих растят пусть в тишине!
Будь милосерден, Боже, к внучке Ире, —
Пусть будет лучше ей, чем было мне!..»

Нет, это я стою в рассветной рани.
В душе моей звенят колокола:
Прости всё, Боже, бабушке Татьяне!
Она жила на свете, как могла!

А в Гурзуфе есть дом Ришелье,
Беломраморный столб у платана,
В старом парке – спокойно живет
Бесконечная Пушкиниана.
О прекрасных порывах души
В мрамор вписаны мысли поэта,
И не гаснут живые цветы,
Освещая черты силуэта…
Каждый год, приезжая в Гурзуф,
Когда настежь распахнуто лето.
Я от моря, от скал и небес
Слышу эхо, как голос поэта!

А лес хранит могучий вид,
Его огромнейшая масса,
И он веками здесь стоит,
Не зная Ленина и Маркса.

А я живу в божественном Крыму,
Где о былом мне шепчет каждый камень,
Крым доверяет сердцу моему
Шифровки скал, хранимые веками.
Кипела жизнь пещерных городов,
Где взлет души – наскальные рисунки.
Я все штрихи прочесть твои готов,
И у меня нет времени для скуки.
Психоз вражды потомки не поймут,
Нам жизнь дана не для рытья окопов.
Земля свята в божественном Крыму,
Её зову святыней всех народов!

Я из скифского племени-рода,
Жаль губить мне земные плоды,
В них с любовью вдохнула.

Благодать родниковой воды.
Я иду по цветущим тропинкам,
Разлился аромат по лугам,
Как волною играет ложбинка,
И шагать не прикажешь ногам…
Упаду я в пахучие травы,
Утону хоть на миг в забытьи,
Мне родная земля и дубравы
Дарят бодрость и силы свои.