Петр Альшевский - Кабаре-Гиньоль. Русские сезоны

Партийный хозяин Харькова
Рассказывал товарищу Сталину,
Что же при наступлении немцев
Случилось с домом, где он жил.
Стену проломил
Танк.
Стоявшие на полках
Бюсты греческих философов
Попадали на пол,
Сократ, Аристотель, Демокрит
Разбились на куски,
Мне их не жалко, процедил Иосиф Виссарионович.
И к тебе жалости нет.
Перед иностранными умами преклоняешься —
Рюсскому народу, серому, но единому,
Сибя противапаставляешь.
Уведите космополита. В расход сейчас же.

Эффектная кокетка Лили,
Прогулявшаяся по Неглинной
Со слабослышащим инженером Помкиным,
Преподнесенную им
Брошь с альмандином
Убрала в шкатулку для ценностей
Данного второсортного
Рода.
В ней уже лежали презенты
От ротмистра Чапова, чиновника Дубляка,
Жокея Лавурского,
Перебирая в памяти интересовавшихся ею мужчин,
Лили призадумалась.
Кто в тюрьме, кто на Кавказе,
Лавурский на английских скачках приз взял,
А я до сих пор девственница.
Ничего не видела, не испытала,
Отдамся я Помкину.
За паршивый альмандин меня, счастливец,
Получит.

Скитания
Искавшего по монастырям
Неуловимую пока истину Тимофея Бачкова
Завершились в обители
Под Воронежем.
Настоятель с пятью послушниками
Бачкова окружили,
Вырубили,
Понесли для неописуемых
Зверств в подвал,
Погибельное это место.
Ушла из него
Благодать.

Комендант симбирской тюрьмы Малкушин
Поступающих к нему политических заключенных
Не мучил, более того – их тяготы
Облегчал.
Передавал книги, зубные капли,
Дополнительный хлеб,
В бога Малкушин не верил,
Но высшую симпатию, видимо,
Заслужил.
До девяносто трех лет
Без болезней и семейных драм
Прожить ему отпущено было.
Тихо скончавшись в сентябре 1917-го,
Свое старое тело от насилия он
Избавил. Неблагодарные революционеры
Бывшего тюремщика
Обязательно бы прихлопнули.

Подвыпившая пензенская толпа
Утонченного фокусника Чеболаччи
Не поняла, оскорбилась, разорвала,
Сразу за этим как по накатанной
Пришло время сожалений.
Бедненький итальянец.
Разъярились, кажется, не к добру.
Человека мы, братцы, убили.
Да он же еврей!
Тогда не беда!
Нисколько! Жида укокошить дело, скажу вам,
Божье!

Капитана Добровольческой Армии
Виблужина
Стало глубоко задевать,
Что у Лавра Корнилова
Мать – киргизка.
Во главе святого русского воинства
Истинных белых рыцарей
Наполовину киргиз стоит!
Фарс, для Виблужина неприемлемый!
Он удовлетворенно вздохнул.
Нашел путь, как без последующих
Укоров совести сегодня вечером
Дезертировать.

Ссыльный Ленин
И его верная супруга
Надежда Константиновна Крупская
В засыпанном снегом селе Шушенское
Коротали бесконечные дни
Партиями в домино,
Битвами на подушках,
Каждому было
Чем похвастаться – в домино
Постоянно побеждала Надежда Константиновна,
А подушкой уже Ленин, войдя в раж,
Ее забивал.

Возмущенные цыгане,
Поругивая безденежного барина,
Уезжали.
Не пойте!
Молча передо мной попляшите!
Я с вами расплачусь,
Меня вся Россия знает!
Уезжали цыгане. Не удалось захандрившему
Пушкину плясками в кредит
Свою душу потешить.

Подгоняющий коня
Александр Васильевич Суворов
Чесался, вытаскивал отовсюду
Вшей,
Длинными безостановочными переходами
Войска он гнал по равнине.
Заводимые нестойкими офицерами
Разговоры о бане пресекались им
Неизменным
Патриотическим доводом.
Варшава у нас впереди.
И вместе с ней
Впереди победа!

Дебильно хихикающему Кабарянкину
Посещать летную секцию Осоавихима
Запретили,
Прощения учиненным им безобразиям
Нет,
Он сломал пропеллер, кучу в кабине
Учебного самолетика наложил.
Справку от психиатра при приеме
Предоставил, но не верят ей больше!
Всю советскую психиатрию
Уподобляют субстанции,
Из Кабарянкина вышедшей.