Эдуард Струков - Отпусти меня восвояси. Новый русский эпос

Конвойные почти сошли с ума.

Господь, наверно, сжалился в итоге.

…Пацан скончался в «скорой» по дороге.

Зло бесновалась детская тюрьма.

Холодный скальпель быстро раскромсал

никчёмное измученное тело.

Душа мальчишки к небу отлетела,

как высохшая сорная трава.

Бывает добрым Зло,

и злым – Добро.

Наш мир устроен так, а не иначе.

Мне снится —

поднимается и плачет

опять

нелепый лёгонький Пьеро.

Бывает так иногда,

что потрафишь советчику,

переделаешь свой текст

для пущей слезливости,

для более выгодного

эффектного звучания

или ещё как,

и с ним что-то происходит,

что-то важное

теряется в нём навсегда.

Я часто пишу странные тексты,

они безэмоциональны

и чем-то похожи

на холодный слепок прошлого,

их, наверно, могли бы писать звери,

этакие честные саги

про то, что мир жесток,

и добро в нём зачастую

куда похуже зла,

и ничего в итоге вернуть назад

уже никак невозможно.

Наши сетевые конкурсы

как места общего пользования —

все говорят о них презрительно: «фи!»,

но участвуют,

а иначе читателя не дождёшься.

На один из таких конкурсов

я подал балладу о «лёгоньком» —

о мальчишке,

который покончил с собой в СИЗО

фактически на моих глазах.

Эта глупая и страшная история

случилась десять лет назад,

арестовали банду сельских автоугонщиков,

членам которой было едва по 14 лет,

и мальчишка этот

проходил по делу

о кражах машин

эпизодов этак на полста.

Воришки в основном

оказались из семей небедных,

но в деревне машина – кормилица,

поэтому выследили и сдали полиции

сынков местного «кулачья»

сами сельские работяги.

«Сынки» заехали в СИЗО

на кураже и с «концертом»,

изображая матёрых «отрицал»,

не приемлющих всё тюремное,

поэтому поломали в камерах

всё, что смогли,

выбили стёкла,

спалили проводку,

сломали сантехнику,

долго плясали и выли,

отказались наотрез

от весьма сносной «баланды».

Что поделаешь – дети!

Через месяц-другой

их мятежный пыл поугас,

дело стало «шиться» по накатанной,

эпизоды неуклонно

обрастали фактурой,

и в какой-то момент

их мордастенькому главарю,

сидевшему отдельно,

показалось,

что кто-то из его дружков

«сел на измену».

Скорее всего,

где-то так оно и было,

именно этот мальчик

был любителем поболтать,

дёрганый, истеричный,

дерзкий, спонтанный,

настоящий зреющий «урка» —

остальные-то хлопчики

были куда попроще

и не так задирались

ко всем и вся почём зря.

Пообщавшись с «трудным» пару раз,

я был слегка ошарашен —

он воспринимал неволю

как переход в новое качество,

как некую инициацию

на пути в «хозяева жизни»,

жил предвкушением тюрьмы и насилия,

видел в обычных людях

только «терпил» —

говоря иначе,

своих будущих жертв.

Я застал историю с суицидом

уже почти на излёте,

случайно услышав на «продоле»

странный звук,

заглянул в глазок камеры

и увидел жуткую картину —

с пола подымался,

подвывая и хихикая,

страшный, нелепый и нескладный

мальчишка в чёрной робе,

этакий «чёрный Пьеро».

Дежурившие в тот день контролёры,

невозмутимые молчаливые увальни,

тянувшие службу уже лет двадцать,

делали вид,

что ничего не происходит.

Всезнающие сидельцы

шепнули мне,

что главарь автоугонщиков,

кряжистый толстячок с повадками Вия,

приказал «ссучившемуся» пацану

до утра «закинуться»,

то есть покончить с собой,

иначе он будет «опущен»

своими же подельниками,

или же «объявлен опущенным»,

и жизни ему уже не видать.

Контролёры, конечно,

доложили в дежурку,

но были пьяные новогодние дни,

офицерьё детско-женского СИЗО

радостно прыгнуло на стакан,

заявления от пацана не поступало,

режим он не нарушал,

поэтому лейтенант

по кличке Витя-Тупой

в карцер парня не закрыл,

а просто велел посадить пока

одного в пустую «хату» —

до выяснения.

И всё бы ничего,

но никому и в голову не пришло,

что мальчишка решит покончить с собой

оригинальным способом,

начнёт скатываться

со второго яруса кроватей

и падать на бетонный пол.

Крепкие дядьки посмотрели с сомнением

на субтильного арестанта,

потом махнули рукой,

дескать, клиент лёгонький,