Товарищ Эхо - Горизонты дорог

босым пройдя огонь и воду,
слепой пришёл на берег моря…
куда еще идти уроду
страны бессмыслицы и зноя?!
слепой пришел на берег моря,
незрячими глазами глядя.
не зная племени и брода,
вдоволь испивши жизни яда.
он по воде шагал неспешно,
буйства не ведая стихии,
и у ступней его потешно
ластились буруны лихие.
клонились пенной гривой волны,
солёно скалясь львиной пастью.
слепой ступал по волнам вольно,
совсем не чувствуя ненастья.
его глазниц синело небо,
и, неприметный, распускался
в груди цветок с именем небыль.
слепой шагал и улыбался.

Нас баюкает не по тёплым углам,
По фонарным столбам, расставленным тут и там,
Весенний ветер дыханием в узкий ворот.
Однажды он сотрёт с лица земли и этот город,
И эти годы, и каждого из нас.
Пока же вскачь несётся джаз.
Ты в легком платье, и весна
И небо опоясала тесьма
Совсем не млечного пути,
Которым жизнь и жизнь идти.
И то, что длиться будет между нами впредь,
Дыханием моим согреть
Возможно. Можно… можно не успеть
Упасть в бездонную мокредь
Над головой, где свет и солнца веко,
Где хочется остаться человеком,
Или не так: врасти корнями в дёрн и зацвести.
И курса нет. И некуда идти.
Лишь собственная крона может послужить ориентиром,
Раскинувшись _над_ миром.

И друг на друга мы весьма похожи:
И воронье над городом, и тот прохожий,
Что тенью чиркнул, точно спичкой, о подъезд.
И нам вокруг встречаются всё те же лица
И мысль привычная: не застрелиться,
Но просто пылью стать…вот, вроде был, а, вроде, нет.
И всё твоё наследство – улицы пустые,
Всё тот же птичий рынок и густые
Над рухлядью кирпичной облака.
Но даже если вспомнишь как бы между прочим,
О чём себе сам в детстве напророчил,
Из тени прошлого не выхватит того твоя рука.

Мы над чёрной рекою на белом туманном листе
Рисовали свой город, и некто молчал на кресте,
Колыбель вспоминая в невольном присутствии днесь…
То, что словом не стало, отныне покоится здесь.
Все, что песней не спето, то дремлет в небесной пыли,
Невесомо, безвидно, ввиду необжитой земли.
Обитаемый город дрейфует сквозь белую ночь,
Совершенно безлюдный, пустынный и проч.
Только статуи шествуют клином небесным на юг.
Только ангелы святы с тобою нам песни поют.
Мы не знаем покоя, ни смерти беспечной души.
И сияет звезда далеко во вселенной глуши.
Пусть выводит архангел на трубе апокалипсис свой,
В перспективе домов силуэт пробуждая любой,
За тобой повторю бессловесный и легкий мотив.
Сохрани мою тень, если голос окажется тих.

Ни лиц не обретем, ни града
Небесного, блуждая в дебрях сада
Попарно с собственным быльем…
И плоть, пронзённая копьем,
Шагает по миру, крылата.
И что за истину расплата,
Когда ни истины, ни фальши
Нам не осталось? Только дальше
За горизонт бегущая дорога,
Следов лишённая, как слово – бога…
И смоль волос твоих, мой миф,
Сомкнута с небом, Суламифь,
Где ропщут трубы бремя вечности,
Где ветер носит семя человечности.
Где солнце сообщает новый ад,
И Сам летит, землёй разъят
На части, и молвой повенчан
На то, что будет жив и вечен.
Мне снился этот сон случайный:
И тени надо мной молчали.

В понедельник с утра разницы нет между дзадзеном и джаз-дзеном:
С рассветом борода врастает корнями сквозь потолок, становится небом;
И я играю на кофемолке своё первое боп-соло,
Преодолевая давление воздуха и притяжение пола.

Мой дзен-кофейник исповедует кухне дзен-кофе,
Разбросаны по столу тёплые солнца крохи.
Между сном и обратной дугой планетарной сферы
Монолитен день – не отделишь зерна́ от плевел.

Кербаж пел о любви, когда на город падали бомбы,
Зорн говорил о боге, и шумели ангелы в горны;
Взмывала над крышами, для смерти не уловима,
Мелодия жизни во славу отца и сына,