Владимир Нефёдов - Библейское начало. И другие рассказы в стихах

Лёшка был в командировке,
При Анфискиной сноровке,
Что ей стоит поиграть,
С кем-нибудь примять кровать,
Как-то раз Иван собрался,
Сам к Анфиске постучался
А в ответ лишь тишина,
Вроде та была одна.

Просто Фиска затаилась,
Со знакомым там закрылась,
Это было белым днём,
Мы за стену к ней шагнём,
Те лежат под одеялом
А от туда пышет жаром,
Он на ней лежит, пыхтит,
Напрямую не юлит.

Видно женщине комфортно,
Может даже первосортно,
Стонет тихо лишь она,
Прижимая пацана,
Вот окончена работа,
С них сошло не мало пота,
Никуда те не идут,
Разговор лишь свой ведут.

Мужику Лариска шепчет:
«Ну давай ещё покрепче,
Я хочу второй разок,
Чтоб помял ты мне лобок.»
– На неё опять он лезет,
Те сливаются в диезе,*
Одеяло с верху вновь,
Что у них тут за любовь?

Два часа с лихвой проходит,
К Ваньке вот Анфиска входит,
Видно хочет с ним уже,
Продолжать на кураже,
При его надёжной квоте,*
Ведь жена то на работе,
Ваньке что, он сам хотел,
Три часа уже терпел.

И у них всё состоялось,
Простыня под ними смялась,
Неукрытые ничем,
Секс имели без проблем;
Вот другой такой же случай,
Но не сколечко не круче,
В гости к Ванькиной жене,
Вроде как к своей родне,

Завалилась вдруг подружка,
Пусть и бывшая пьянчужка,
Та когда ещё пила,
Ваньке раз один дала
И сейчас вот завалилась,
Будто знала и явилась:
«Что Гульнары дома нет?»
– Для чего, какой ответ?

Был немного томный вечер
А жена была далече,
Ванька с этой дамой лёг
И уже воткнул чуток,
В двери тут к нему стучатся,
Как же этим заниматься,
Это Лёшка балагур,
Ваньку звал на перекур.

Чтобы больше не мешали,
(Нервы всё же не из стали),
Ту ушли тогда в кино,
А пришли когда темно,
Свет быстрее потушили,
К делу сразу приступили
И поймали пару раз,
Свой естественно экстаз.

Вот ещё пример нескромной,
Жизни здешней, автономной,
Меж Иваном и средой,
Некой женской, дармовой,
Как туда он попадает,
Без намёка проникает,
Видно жизнь такая здесь,
Куролесь да куролесь.

Ванька встал, опохмелиться,
Со средой взаимно слился,
Со средой, что между ног,
Свой он вставил стерженёк,
Хоть и было всё в субботу,
Проявив к нему заботу,
Встав, иванова жена,
На работу вдень ушла.

Тут соседка вдруг спросила:
– «Ты один как это мило!»
Отстранила и вошла,
У складного встав стола,
Тот на четверть был разобран
И как место был отобран,
Одеяло лишь на нём,
Ровным виделось блином.

Та халат спокойно сбросив,
Будто кто кричит ей: «Просим!»
– Попку вмиг на край стола,
А сама спиной легла,
Ноги кверху подтянула,
Как бы пятками сверкнула
И открыла не для всех,
Вещь для пламенных утех.

Сам мужчина сел напротив,
Этой так раскрытой плоти,
Погрузив туда лицо,
Да и пальцы за одно,
Ляжки руки лишь держали,
Пятки сами танцевали,
Губы тёрлись об усы,
Раздвигая чуть пазы.

В волосатом пах привете,
При дневном обычном свете,
– «Будто врач какой-то я.»
– Думал парень сам шаля,
Подтвердила и подруга:
«Гинеколога услуга,
Происходит тут со мной
И с дорожкой межевой.»

– Он справлялся с ней неплохо
И без всякого подвоха,
Томно орган целовал,
Даже сам вовсю стонал,
Да и та не отставала,
Зад костлявый поднимала,
Он в неё всегда кончал,
После в ванну отпускал.

В этот раз всё так и было,
Он лизал, его тошнило,
Та стонала как могла,
Окончания ждала,
Завершила очень бурно,
Но пока не обоюдно,
Тут он дрын в ней заточил,
Сам вонзив, что было сил.

Очень быстро всё закончил,
Даже рожу страстно скорчил,
Отстранился, сел на стул,
Уменьшая свой разгул,
Соскочила девка на пол,
Из неё продукт закапал,
Производства их двоих,
Та пошла смывать сей штрих.

Алексей скрывался в ванной,
С процедурой скажем банной,
Независимо от всех
И всегда терпел успех,
Он о Ленке часто думал,
О марийской этой woman,
Палку мысленно бросал
И другую вспоминал.

У него была зазноба,
(Ненасытная утроба,
У подружки той была),
Та по десять раз могла,
Алексей хоть славный малый,
Был от той всегда усталый
И жена потом его,
Горевала от того.