Передать и доли сотой
Я словами не могу;
Стала жизнь таким болотом,
На другом он берегу.
Мне нельзя туда – чужая;
Всё былое как во сне.
Я молчу, не возражаю:
На войне как на войне.
Только нет огня былого —
Как тут выдержать огню?
Если можно, дайте слово —
Всё, как есть, я объясню…
Шла я в ночь от тебя без дороги:
Были очень сухими глаза,
Были просто чугунными ноги,
А в душе колыхалась гроза.
Где причал отыщу, я не знала —
Просто шла от тебя в никуда.
На меня равнодушно взирала
Ледяная убийца-звезда.
Я не плакала, нет: не достоин
Ты и малой слезинки моей.
Вот и всё! Наконец ты спокоен.
Хочешь – царствуй теперь, хочешь – пей!
Обнажалась рассвета изнанка,
Плоть мою пеленали бинты…
Я явилась к тебе самозванкой —
В этот вечер с другою был ты.
Я бежала, о, как я бежала!
Измотала меня колея.
Синей жилкой у горла дрожала
Боль нещадно-изысканная…
Как играл ты в любовь филигранно —
Всё в единый рассыпалось миг.
Я не плакала, нет, как ни странно —
Слёзы вылились в трепетный стих.
Плакала? Плакала, долго, полночи рыдала,
Только под утро совсем ненадолго забылась.
Нет, а чего я, скажите, ещё ожидала?
Как ненормальная в эти-то годы влюбилась!
Утром я в зеркало глянула: батюшки-светы!
Вспухшие губы, круги под глазами синюшны.
Сладкие сны бы, дурёхе, смотреть до рассвета…
Мне это нужно всё? Господи правый, не нужно!
Всё перепуталось в бедной головушке, право;
Сотканы мысли из глупых мечтаний, и только.
Знаю я точно: любовь – это, братцы, отрава;
Я пригубила: и сладко то зелье, и горько.
Сонные падают хлопья уставшего снега,
Утро не пахнет ни кофе, ни булкой ванильной.
Ветка калины за мёрзлым окном оберегом,
Сумрак расписан пером золочёным чернильный.
Надо умыться, припудрить потщательней носик,
Густо реснички подкрасить и вспухшие губы…
«Плакала? – мама поймает на кухне и спросит. —
Что ж он такой полюбился-то, увалень грубый?»
«Мамочка, мама, он самый хороший на свете!
Только он любит до самозабвенья другую.
Даже не знает совсем о моём он секрете.
Плакала, мама, но как-нибудь переживу я…»
Он был сердцеедом? Не то чтобы очень, но всё же
Меня покорить с полуслова сумел, с полувзгляда.
Он был в самом деле чертовски собою хорошим.
Он рыцарь? Он демон, он просто… исчадие ада!
Возвёл ореол вкруг себя: так таинственен, дерзок —
Упало сердечко в умело сплетённые сети.
Он не был ни мягок и ни отторгающе-резок,
Он был… Просто был, и уже чаровал меня этим.
Мы шли с ним по звёздам, а может, по розам – не помню.
Точнее, шёл он – я тихонько, на цыпочках сзади.
Нет, я понимала, конечно, что мы с ним – не ровня:
Он – демон, он – ангел, а я – лишь блаженная Надя.
Жизнь била меня, колотила, конечно, по делу;
Я шишек набила бессчётно, пора стать мудрее.
А тут повстречала его и совсем обалдела —
Я думала, рядышком душу свою отогрею.
Куда отогрею? Я напрочь её опалила.
Сама виновата: меня в том никто не неволил.
Всего-то и надо с катушек слетевшей мне было
Пьянящей, сладчайшей, почти сумасшедшей неволи!
Когда он растаял как ангел в июньском закате,
Я плакала долго. А может, не плакала всуе?..
Я знала, смешная, что он и не думал о Наде,
Не видел, не слышал, не ведал, что я существую.
Есть сотни способов признания в любви
Есть сотни способов признания в любви,
А я ни слов, ни способов не вижу.
И тщетны все старания мои,
И я тебе ничуть не стала ближе.
Шуршит позёмкой за окном февраль —
Сегодня день святого Валентина.
И жаль себя мне, и почти не жаль —
Не я твоею стану половиной.
Не я частичка сердца твоего,
И всё ж пишу, смешная, валентинку.
В ответ я не услышу ничего:
В груди твоей позванивает льдинка.
Есть сотни способов признания в любви.
Какой же выбрать, чтобы ты услышал?
Ты эту валентиночку не рви,
И боль моя, быть может, станет тише.
Всего лишь пять словечек напишу.
Каких? Да разве это нынче важно…
Конвертик просто сохрани, прошу,
С сердечком на рисуночке бумажном.
Какой чудак придумал этот день
И эти вот смешные валентинки?
Сердечки рисовала, мне не лень,
И прятала в них строчечки-грустинки.
Любви далёкой тихий голос
Любви далёкой тихий голос
Случайно мной услышан вновь.
Читать дальше