Юрий Каплунов - Шуга

Ладонями глаза накрой.
Ты помнишь, в детстве так бывало:
Нам жизнь коленки разбивала
И лбы царапала нам в кровь.

А мама ахала: «Мой мальчик!..»
А ты играл мячом своим,
Катился по земле твой мячик,
И ты бежал, бежал за ним.

Мы чтили мяч, не чтили кукол.
Земля и мяч – они круглы,
Но на пути встречался угол –
И мы таранили углы!

Сидишь, окурок теребя,
Ты по-мальчишески не робок.
Крутою жизнью в подбородок
Сегодня стукнуло тебя.

А мы спешим, – и скачет мячик,
И где-то угол зашибёт…
И через все года: «Мой мальчик,
Терпи, до свадьбы заживёт!»

Расскажи мне сказку,
деревня Рассказань.
Очень прошу тебя рассказать.
Ты ветрами-вьюгами
Её мне напой.
Босиком стану я
на холодный пол
Да в окошко лунное посмотрю,
Папироску горькую посмолю.
Снегом некатанным
Тебя занесло,
Ветром негаданным
К тебе меня занесло.
Мне снега глубокие
на грудь положи,
Как друзья далёкие живут,
расскажи.
Пьют ли за меня ещё
Хмель-вино?
Я в родимом городе
не бывал давно.
Там в высоком тереме
Жила княжна,
Может, уж теперь она
Чья жена?
Аль меня, царевича, ждёт-пождёт,
Пишет письма долгие,
Напишет – пожжёт?
Ты мне в сказке сказывай
Всё как есть,
Я не прогневаюсь на худую весть.
Только, может быть,
чуть-чуть загрущу,
Только, может быть, губу закушу.
А ещё, пожалуйста, дай ответ:
Добрый я молодец
Или нет?

Ветер светлые ветви полощет.
Накренился апрель к рубежу.
Я сюда, как на Красную площадь,
По просохшей тропе прихожу.

Попрощаться и – в путь. До свиданья!..
На просторный берёзовый лес
Опадает озноб ожиданья
С колокольни высоких небес.

Средь стволов замираю покорно –
Всё отчётливей слышится мне:
Набухают корявые корни
В материнской сырой глубине.

И в висках отзываясь со звоном –
Знать, и вправду исполнился срок, –
К учащённому сердцу – озоном
Подступает берёзовый сок.

И меня над бескрайней и милой,
Что бессмертными нас родила,
Подымает прихлынувшей силой,
Как подъёмною силой крыла!

Высота набегает полого,
И на взмахе крепчает рука…
И дорога моя от порога,
Словно облачко в небе, легка.

Мы проснулись в минуту одну
На краю у лесного оврага,
Где глубин отворённая влага –
По студёному, тёмному дну.

Ярь живицы, дурман земляники…
И, срываясь меж сосен в пролом,
По лицу беспокойные блики
Задевают прозрачным крылом.

Для единственной юной любви
Вновь июль повторился на свете –
В колошенье, смешенье, жар-цвете,
С первобытною мукой в крови!

И услышали слитный язык
Птиц, ручьёв и соснового леса:
Будто с памяти спала завеса
На один оглушительный миг!

Травы сохнут, пахнут пряно,
Спелой ягодой маня.
Родниковая поляна
Приголубила меня.

Под травою безголосо
К тишине земли приник
Не открытый до покоса,
Новорожденный родник.

Выбивается наружу
В грозовой июньский зной
Переливчатая стужа
Из глубинной кладовой.

Полноводных рек не стоит,
Но, насколько хватит дня,
Не кончается и по́ит
Небо, поле и меня.

А когда в пожелтевших березняках
Ветер задул, загудел, засвистал,
Мы вышли к оврагу, и с глазами враспах
Отряд над обрывом встал.

Молча скинули рюкзаки
И выпрямили тела
Над каменным руслом былой реки,
Река давно утекла.

Нам было такое увидеть дано! –
Пронзило и бросило в дрожь:
Взметаясь до неба, на жёлтое дно
Сыпался жёлтый дождь.

Томилось чувство – выше любви;
Тоска… – но ясней тоски!
Осень летела. Хочешь, лови
И складывай в туески.

Кончилась осень, как взмах руки,
Легла прозрачней стекла
По древнему руслу былой реки,
Которая утекла…

Закат – как последний вагон
уходящего поезда,
И если ты добрый,
вдогонку ему помаши.
И поздно кричать и спешить.
И раздумывать поздно.
И если ты добрый,
вдогонку ему помаши.