Валерий Шевченко: Сосердцание (сборник)

Часы молчат, и тишина гудит,
Заполнив всё, и даже то, что рядом,
Отбросив тень, немыслимо претит
Своим вестибулярным аппаратом.

И ты стоишь, уткнувшись в пустоту,
И вторишь снегу, как движеньям танца,
Но в зеркалах тебя я не найду –
Твой лик застыл в гекзаметрах пространства.

И смотрит вниз уснувшая трава:
Её глаза – на дне морском моллюски.
Но без конца срываются слова.
Так прямо и божественно: по-русски!

На твои гляжу белые крылья:
Ты из пламени соткана вся.
Я сплетаю из музыки штиля
Этот день сто столетий спустя.

Свет вдохнёт в него жизнь и восславит
В веренице летящих веков –
Сны всегда обращаются явью,
Если ты в них поверить готов.

На негромкие добрые руки,
Как на гладь золотого пруда,
Возлагаю застывшие звуки –
Зачерствевшие в слове года.

Надломлю, как бисквит невесомый,
Я поэзии вычурный хлеб.
В ней жизнь светлая мнится знакомой
Воплощениям разных судеб.

Камыши, как мыши, шаркали
И шуршали тише лапками.
Соловьи смеялись-плакали,
Объяснялись со мной знаками.
Я один. Деревья шепчутся.
Тишина, как шерсть, щекочется.
Мне стихи мои мерещатся,
Или это мне так хочется?

Нечаянная грусть скользнёт на белый лист
И степь его пройдёт до кромки горизонта,
Где розовый закат размашист и лучист,
И дождь на облака наносит белый контур.

И я, как пилигрим, бреду по ковылю,
Сливаясь в той степи со светом воедино,
И только об одном я как в бреду молю –
Закончить со щитом к рассвету поединок.

…А пуля-дура мчит, не ведая преград,
И чистые сердца нещадно поражает,
И только на одре взлетают наугад
Оттаявшей души слова, сбиваясь в стаи…

Мы все во власти тьмы и в хаосе толпы
Кидаемся вослед туманным наважденьям,
И, ведая, опять бессовестно слепы,
И мечемся в грозу, как призрачные тени.

Но в злате куполов торжественно лучист
Луч светлый, неземной – опять зовёт кого-то!
Мы все сойдём туда – на этот белый лист,
И растворимся там – за алым горизонтом…

Похоже, что мне было грустно еще до зачатья.
Когда я на свет явился я стал, как Сатья.
Только путал хард-рок с ваджраяной
И мозг выносил по пьяной
Лавочке.
А мысли, как в центрифуге, все в кучу –
В наволочке.

Когда-то бежал впереди, а сегодня – сзади.
Я в бочке метро Диоген и ищу somebody.
Невзирая на нормы приличия…
Не плачь, моя Беатриче.
Бестолку.
Попробуй-ка подбери для меня
Синекдоху.

Похоже, что мы тут одни – всем плевать на чудо.
В далёкий и райский сад звать теперь не буду.
Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу!
Невзирая на непогоду –
Побоку!
Пожалуй, давай-ка, Ева, ещё
По яблоку!

По телу рифм ручьями чутких рук,
По волнам струн в ладье заворожённой
Веди меня сквозь тишину и звук
Вслед за душой в печали отражённой.

В мерцанье звёзд божественно нагой,
В деснице гроз, одетых в ливней ризы,
Небесный свет течёт в листву рекой,
Рекой из слов в купель ночного бриза.

Скользя в веках, вливаясь в тишину,
Слова бегут и раздаются снова.
Лишь мысли жизнь дана и одному
Бескрайнему, божественному, слову!

Течёт рассвет по старой груше,
И пахнет сыростью грибной.
Пойду я в сад и стану слушать,
Как ветер шепчет над рекой.
И губы вздрагивают чутко,
Когда туман кладёт стопы:
Как жаль, что жизнь – одна минутка!
Как жаль, что все слова скупы!

Лёгкий парус окна
Обнимает рояль.
Синий обморок пьёт безмятежье.
Фаэтон белых мух окунается вдаль –
В бирюзовую свежесть.
Тает цоканье льда
Торопливых шагов
И печаль пастернаковских свечек,
И в кадильном дыму виден новый покров:
Риза кутает плечи….
Я уснул во дворе,
И созвездий цветы,
Словно ангелы с неба смотрели.
Жёлтый шмель прилетел на пустые листы,
И они облетели….

Бюст Барклай Де Толли. Фонтан с паутиной.
Мостовая Ратушной площади вверх спиной.
От того, что Луна повисла, дорога длинной
Кажется и звезда больной.