Весны обещающий запах,
вечер синий зимы,
лето в пестрых рубахах,
осень, окно и мы.
«Как легко пропустить сквозь пальцы…»
Как легко пропустить сквозь пальцы
белый кивок ромашки.
Как легко закружиться в вальсе,
флагом плеснув рубашку.
Как легко лебеды удушье
забыть пересохшим горлом.
Как легко завернуть в тряпицу
липкую грязь дороги.
Ветер щиплет деревья за дряблые щеки
И, улыбаясь, несется мимо.
Деревья качаются – что за намеки?! —
А он все несется, весело, крикливо.
Выкатил глазища, мчится вперед,
Подворотнями свищет, кулачищем бьет.
Ну и ветер! Хлопают двери,
как звери.
Тоненько скрипнут пружиной
и опять:
«Хлоп!» со всей силы.
Ведь, недавно было тепло, было лето,
А теперь дожди…
Переулком летит газета.
«Лесных богов лесные тени…»
Лесных богов лесные тени,
Прудов застывшая вода.
Здесь осень встала на колени
В одеждах легких октября.
Кружатся листья, устилая
Тропу исхоженных аллей.
Пустеет лес и умирает.
Стволы деревьев все черней,
Таинственней глядят и строже,
Как будто поняли они,
Что в нашей жизни день погожий
Сменили темные пруды.
«Резь косоглазая, дно расплескав…»
Резь косоглазая, дно расплескав,
старыми вязами, сетью облав,
чернью следов и межою морщин,
женской покатостью, грудой мужчин.
Преодолеть! За решетку, на камень.
Воду и хлеб не на ощупь – руками!
шишкой локтей, обгрызенным ногтем,
звоном ключей на битые стекла.
Хлеб и вода. Взмах со стола,
в горстку ладоней – колючки угла.
Быстрым хлопком рыжеватого сор.
Полостью рта ошершавить простор.
Перелетные стаи по небу
медленно перелетают.
Птицы крыльями машут
неторопливо и точно.
Разноголосице дня на потребу
люди себя предлагают.
И кричат языком кашу,
чтобы успокоиться ночью.
И никто не подымет голову —
недосуг.
В этом небе как будто ничего для нас нет.
Какие же это птицы? Вороны?
Улетают друг за другом, ветру вслед.
А, не все ли равно, хоть бы и вороны,
пусть себе летят по серому фону.
Они, ведь, тоже летят, не глядя на города
расквадраченные дома и газоны.
«Опять пятнышками светлыми машины…»
Опять пятнышками светлыми машины.
Опять…
Труд людей – дома.
На балкон выходит женщина,
обычная женщина в голубом.
Руки протянула вверх, посмотрела устало
И ушла. Ушла. В комнату.
Штору тронув рукой.
Тронув штору ушла.
Что наверху, забыл я. Все забыто.
По кольцевой разматываю жизнь.
Земля дрожит, тоннелями изрыта,
Я задремал. Катись, вагон, катись.
«Глянь, как стоят, качаясь…»
Глянь, как стоят, качаясь,
травы. А вон – забор.
Дороги, пересекаясь,
бегут. Между туч – простор.
А, может, милая Оля,
просто сходим в кино?
Я от тебя не скрою,
Оля, мне все равно.
Только бы быть все время
рядом, всегда с тобой.
Оля, откроем двери.
Оля, пойдем со мной?
Крышами весна глядит покато,
Осень пролетает – взмах крыла.
Прожитые, пройденные даты,
Годы – корешки календаря.
Ежедневность, поминутность, точка.
Жест, улыбка, сигаретный дым.
След от колеса – в тетради строчка,
Зна́ком, узнаванием иным.
«Идет зима, трамваи катят тише…»
Идет зима, трамваи катят тише,
следы собачьи тоньше поутру,
прохожие добрей и снег неслышней
стучится в грудь холодному стеклу.
И вечер, удлиняясь в день, спокойней
становится, лениво развалясь
пушистым ворохом на ящике помойном,
и светят фонари, не торопясь.
И окна переплеты округляют:
идет зима, квадраты ни к чему,
и пар, из водостока вылетая,
хватает мягкой лапой тишину.
Так непонятна зимняя погода,
как будто кто-то умер далеко;
и слезы на перилах кромкой года
застыли, и снега лежат легко.
«Изломы льда, его изломы…»
Изломы льда, его изломы
Прикосновением к ребру.
Скольжу глазами по стальному,
По серо-синему скольжу.
Читать дальше