Феликс Грек - У мира на пиру

За что нам такая награда, —
Без долгих свиданий и мук
Нам было достаточно взгляда,
Улыбки, пожатия рук!

Пусть люди не судят нас строго
(Ведь толки людские грубы!).
Мы сами – всесильные боги,
Владыки упрямой судьбы!

Хотите знать итог?
Все выводы готовы:
Поэт – не автор строк.
Любовь – владыка слова!

Она диктует нам
Слова особой силы.
Она нас вводит в храм
Нетленного светила.

Она добавит прыть,
Коль малодушен с детства,
Прикажет покорить
Вершины Эвереста.

И вдруг, как в вещем сне,
Чтоб досыта потрафить,
Подарит щедро мне
Букет лучей-метафор!

Есть у любви черта —
Ей скорлупа враждебна,
Важна ей широта,
Ей по сердцу безбрежность.

Ей свойственно весь мир
Держать в своих объятьях.
Кто скажет: «Это миф!» —
Тому не верьте, братья!

Встань! Пробудись! Подними задремавшее веко, —
Совесть поэта глухими ночами не спит:
Боль – ключевые проблемы двадцатого века —
Войны, компьютер, репрессии, атом и СПИД!

Век изваял тебя с тщаньем, любовью, терпеньем,
Ты – средоточье пороков его и побед.
Слушай, поэт, заплати ему дань откровеньем, —
Пусть рассуждает досужий: где – правда, где – бред!

Как всё вместить, оценить, пережить и усвоить?
Как не согнуться под тяжестью новых лавин?
Можно ль смотреть равнодушно, как гибнет живое,
И процедить с неохотой: «Ну что ж! Се ля ви!»

Век камня, век бронзы, век пара…
Двадцатый – не век ли ума?
Гроссмейстеры смотрят устало,
Познавши компьютерный мат.

Машина, которую создал
В подмогу себе человек,
Вдруг стала соперником грозным,
Его одолев интеллект.

Век разума? Вряд ли такое
Запишешь столетью в итог:
Век, сроду не знавший покоя,
Век бунтов, коллизий, тревог.

Задачу не смог одолеть я
(Задача другим не чета!):
Какой же феномен столетья
За символ его почитать?

Любыми масштабами мерьте
(Наука, искусство, прогресс), —
Но власть необузданной смерти
На век наложила свой крест!

Бесчисленных войн мясорубка,
И казней бесовский разгул!..
О, где ты, Пикассо голубка,
В каком воспалённом мозгу?

Век смерти, разливший рекою
Всемирную грусть и тоску.
Не зря ты дрожащей рукою
Чернобыль приставил к виску!

Что скажет грядущее вече?
Кто будет озлобленно рад,
Что суть твою увековечил
Малевича чёрный квадрат!

А может, не так уж всё худо?
Взгляни, – мир чудесен и свят!
Светлеть, без сомнения, будет
Малевича чёрный квадрат!

И всё же могу сожалеть я
(Набухни слезою строка!),
Что третьему тысячелетью
Досталось проблем на века!

Но мне до восторга отрадно,
Что люди на свете живут
Семьёю шестимиллиардной
И жизнь атакует нещадно
Безжалостной смерти редут!

Пусть время – искуснейший лекарь!
Но память! Что делать с тобой?
По вехам двадцатого века
Иду стихотворной тропой!..

Начало века… Самый первый год, —
Профессор Лебедев открыл давленье света,
Но свет для века – как запретный плод:
Давленье тьмы на всё наложит вето!

Третий год от начала века,
В Петербурге – последний бал [2].
Для столичной знати – утеха!…
Только, право ж, никто не знал,
Что балам не бывать отныне,
Что не те времена грядут…
Зимний вечер. Синеет иней.
Их величеств к началу ждут.

Бал пройдёт с размахом и помпой, —
Слух аукнется по стране,
Но уже эпохальный компас
Двинул стрелку к слову «Конец»!

Расстреляли лояльное шествие,
Спор с Японией – новое бедствие.
И кровавой Ходынки явление
Посчитали предтечей падения.
Трон качнулся и треснул, но выстоял, —
Государь, знать, молился неистово!