Александр Рудт - Отражения. Книга стихов

Городок мой, я тебе не нужен.
Впрочем, невеликая беда.
Всё равно похрустывают лужи
и дрожит капельная вода…
и сентябрьский ветер над аллеей —
искренен, уютен и щемящ…
и от духа тополей шалея,
дождь июньский трогает мой плащ.
Городок мой, я пройду неслышно
горькой и пустынною стезей…
надо мной без славословий пышных
хлопнут крышкой, заспешат с землей.
А пока что на сыром бульваре
отраженье облаков у ног…
есть и ты у Воланда на шаре,
северный уральский городок.
Ты мне снился за морем, бывало…
я тебе не снился и не снюсь…
для чего старуха нагадала, что в твоих аллеях растворюсь?
Городок мой, я тебе не нужен…
да и я ли только, Боже мой!
Лист кружится и планета кружит.
Солнце. Пульс.
И вечность за спиной..

Ни креста православного,
ни звезды – нержавейки.
Впрочем, это не главное —
помнят о человеке?
В чьей – то памяти слышится
голос радостный, давний?
Сонно клевер колышется,
ходят тени, как ставни.
Слышь, Земля мавзолейная,
всяк ли этим утешен?
Не приемлю елейного —
и насмешлив, и грешен.
Шаг материи – тление,
переход, не концовка.
Где же ты, просветление?
Что всё глупо, неловко?
Сказка реинкарнации
для юнцов с прибабахом.
Побреду сквозь акации
без надежды и страха.
Истин гальки удобные
на ладони подкину.
Чьи там взгляды надгробные —
как булыжники в спину?

И вот дурак женился на царевне
и поселился в теремном дворце.
Неделю пил народ в родной деревне,
и пел гусляр на золотом крыльце…
Но скоро неразумные указы
страну в упадок стали приводить,
Явились глад и мор, и все заразы,
что только может мозг вообразить…
И ропот побежал:
«Не царской крови
Иван-дурак… Ату его, дубьём.
На трон – царицу!“ „Что там о любови
меж них болтать! Вот-вот все пропадем .»
И задушили дурака подушкой.
Погоревав, царица кнут взяла…
В расцвет пришли губернии послушно,
страна и мощь., и славу обрела.
Но в сани не свои стремилась придурь,
руки вдовы другой дурак просил.
И сглатывала летопись обиду,
и видеть это было свыше сил.
А «сын ошибок трудных»? – мимо, мимо!
Нет толку от науки, мудрых слов.
И всё наивен век невыразимо,
и сказочно богат на дураков.
24 декабря 98

В поместье у Туровских оживленье:
к хозяйке едет старшая сестра.
Жap в самоваре. Достают варенье
и на дорогу все глядят с утра.
И вот карета меж столбов воротных,
слуга спешит в ней дверцы отворить:
выпархивает мальчик беззаботный,
сестрёнке помогает вниз ступить.
Княгиня в темной шляпке, в темном платье —
она всего полгода как вдова —
Её встречают сестрины объятья,
«чмок» графа и дежурные слова.
И вот беседа за вином и чаем :
Как Петербург? Что здесь произошло?
А шрам у графа еле различаем
/он под Варшавой ранен тяжело/,
Пускай он третий год уже в отставке,
себя зовет полковником всегда.
Сынки растут /всегда хотят добавки!/,
и шалуны такие, что беда,
Графиня Ольга, говоря об этом,
от счастья прямо светится. Сестра
не скажет ей ни слова про поэта
/что в знойный полдень холодок утра?/
Зевает граф и в кабинет уходит,
детей на луг уводят поиграть.
Вдвоем. Как в детстве. Не мелькнули, вроде,
двенадцать лет. Как сладко вспоминать.
Спохватываясь, говорит графиня:
«Опять я о себе! Ведь ты одна…
И это предпочтенье черно-синих,
надеюсь, сменит позже белизна.
Сосед раз в год в именье заезжает.
Чуть седоват. И холост до сих пор…»
«Ах. 0ля, кончим.,. чай вот остывает..,»
Встает княгиня, потупляя взор..
«Пройдусь по парку». Солнце ей навстречу
бросается, смеясь, из-за колон..
Чуть за полдень. Ещё совсем не вечер.
И благовеста слышен перезвон..
25 декабря 98