Мария Косовская - Литературный оверлок. Выпуск №2 /2021

– Мне этого, – сказала Таня, – поджарить.

Юра только благодушно кивнул.

Брови Тани были так же ровно вычерчены, как вчера. Юра не выдержал:

– Как ты их рисуешь?

– Архитектура бровей, – сказала Таня, и Юра понял, что тему лучше не развивать.

Он молчал, а Таня, наоборот, говорила. Оказалось, что она тоже любит делиться – недовольствами. Она была недовольна, что в отеле редко и плохо убирают, недовольна русскими, которые ведут себя как скоты, кайтерами – гоняют как бешенные и не дают купаться, детьми – которые орут и мешают спать, собаками – срут у бассейна, бассейном – слишком хлорированная вода. Ей не нравилось обслуживание – очень медленно, еда – слишком сладко, погода – жарко, кофе – не вкусный, а вкусный – дорого. Потом Таня возвращалась к русскими и шла на второй круг.

Принесли лангустов. Юра посмотрел на разрезанных вдоль, разверстых наружу бледным мясом больших красных насекомых и испытал брезгливость. Он начал есть, и ел от безысходности, от плотного Таниного недовольства всем. Она говорила и говорила полным ртом, про Россию, про то, что жизнь там – дерьмо, власть ворует, люди тупые, никто ничего толком не делает и все катится в тартарары, и она жопой чует, пора валить, желательно поближе к морю. А хоть бы вот во Вьетнам.

Лангуст стоил дорого. Таня с аппетитом ела. А на Юру накатывало отвращение. Он стал озираться, придумывая, куда бы лангуста деть, и обратил внимание на китайцев за соседним столиком. Они ели креветки. Мужчина откусывал голову вместе с панцирем и тщательно пережевывал, глотал, потом, не очищая, ел хвост. Его супруга, миловидная китаянка, тоже не чистила креветку, ела целиком, долго и вдумчиво пережевывая каждый усик. Юре стало стыдно за себя, за свою расточительность, даже не в смысле денег, а в смысле ресурсов Земли. «Вот кто выживет в случае мировой катастрофы», – подумал он и заставил себя съесть противное, студенистое мясо лангуста.

Таня захотела коктейль и мороженное, и они поехали в бар. Там Юру затошнило. Он больше не мог смотреть ни на Таню, ни на еду.

Всю ночь он мучился. Лангуст просился наружу, подступал к горлу, но не выходил. Юра уснул под утро и проспал до вечера. На закате он сел на байк и поехал вдоль моря, думая, где бы перекусить. Ничего не хотелось. Зарулил в «Кейтис», где подавали овсянку. Заказал, попробовал – это была какая-то другая овсянка, и кофе, и чай, и рис, и даже огурцы в салате – все имело неприятный вьетнамский привкус. Он так и не смог ничего поесть.

На любимом пляже, где он хотел посмотреть закат, оказалось много русских. Мужчины были толстые, с тяжелыми подбородками, наглыми взглядами и перешибленными носами. Их женщины, наоборот, худые, с сиськами, у всех, как у Тани, рельефные губы, ресницы и архитектура бровей. Юре стало противно, он не дождался захода солнца, уехал в номер. Решил, пока не выздоровеет, не выходить. Юра закрыл окно, задвинул шторы, включил кондиционер и лежал, стараясь не двигаться, чтобы не возбуждать тошноту. Тело ломило, мышцы были как ватные, кружилась голова. И тошнило, тошнило.

Наконец, он не выдержал, вышел, завел байк и поехал куда-нибудь. Плотный теплый воздух неприятно обволакивал тело. Отовсюду шли запахи, и хотелось спрятаться от всего, от температуры, от воздуха, от ярких красок. Юре хотелось домой! В Россию, к унылым зимним пейзажам, к морозному воздуху и к Аленушке, которую он, оказывается, так любил.

Ваня любил париться в бане. Он не делал из этого культ, не связывал баню ни с национальной идентичностью, ни с религиозными убеждениями, ни тем более с политической принадлежностью. Ваня вообще политики избегал, мудро держался в стороне от споров, не посещал митингов, не смотрел государственные каналы, не был подписан на «дождь», редко читал «медузу», по-европейски повязывал шарф и носил в холода шапку-ушанку.

Ваня был обычный городской человек: работал менеджером в торговой фирме, жил с девушкой в гражданском браке, любил с друзьями пить кальвадос и ходить в сауну, а иногда в спа, куда Ваню затаскивала его вторая половина, которая обожала обертывания и хамам. Ваня же любил как следует прогреться, нырнуть в ледяной бассейн, потом опять и так до тех пор, пока не начнет расплываться и покачиваться реальность, а тело не потеряет своих границ.

Бань общественных Ваня избегал. У него были неприятные представления о них, почерпнутые из каких-то архаичных историй, дошедших с советских времен. Унылые тазики, склизкие лавки, дешевое пиво, разбавленное водой. В общем, Ваня брезговал.