Борис Слуцкий - Я историю излагаю... Книга стихотворений

Запах лжи, почти неуследимый,
сладкой и святой, необходимой,
может быть, спасительной, но лжи,
может быть, пользительной, но лжи,
может быть, и нужной, неизбежной,
может быть, хранящей рубежи
и способствующей росту ржи,
все едино — тошный и кромешный
запах лжи.

Ими пренебрегали их личные кучера,
и неохотно брили их личные брадобреи,
и личные лакеи лениво носили ливреи.
Но это не означало, что наступила пора.

История застряла в болоте, как самосвал,
и никому неохота было ее вытаскивать,
и в зимней медвежьей спячке весь мир тогда
пребывал,
и никому неохота было его выталкивать.

И было время лакеев и подтянуть и сменить,
и кучеров одернуть, направить их на попятный
и даже нить оборванную снова соединить.
Куда же все повернется, было еще непонятно.

Зло, что преданно так и тщательно
шло за каждым шагом добра
и фиксировало старательно
все описки его пера, —

равнодушно к своим носителям,
к честным труженикам, чья судьба,
упревая под тесным кителем,
зло носить на мозоли горба.

Их, кто мучит и убивает,
челядь верную
глупая знать
и оплачивает и забывает,
не желает при встрече признать.

У глядящих по службе в оба,
у давно уставших глядеть
назревает глухая злоба,
кулаки начинают зудеть.

Их тяжелые, словно дыни,
кулаки-пудовики
от обиды и от гордыни,
от печали и от тоски,

от высокого чувства чешутся.
Между прочим — очень давно.
И ребята угрюмо тешатся,
разбивая о стол домино.

Которые занимал посты
я те, где сидел, места
дрожали под ним,
словно мосты,
когда идут поезда.

Вставал, и кресла вставали с ним,
и должности шли за ним.
А как это в книгах мы объясним?
Тот ровный, мерцающий нимб?

Ведь было свечение над головой,
какая-то светлость шла.
Он умер давно, а будто живой
влезает в наши дела.

Влезает — и кулачком по столу!
Сухим своим костяным!
И нимб распространяет мглу —
как это мы объясним?

История. А в ней был свой Христос.
И свой жестокий продолжатель Павел,
который все устроил и исправил,
сломавши миллионы папирос,
и высыпавши в трубочку табак,
и надымивши столько, что доселе
в сознании, в томах, в домах
так до конца те кольца не осели.
Он думал: что Христос? Пришел, ушел.
Расхлебывать труднее, чем заваривать.
Он знал необходимость пут и шор
и действовать любил, не разговаривать.
Недаром разгонял набор он вширь
и увеличивал поля, печатая
свои евангелия. Этот богатырь
краюху доедал уже початую.
Все было сказано уже давно
и среди сказанного было много лишнего.
Кроме того, по должности дано
ему было добавить много личного.
Завидуя инициаторам,
он подо всеми инициативами
подписывался, притворяясь автором
с идеями счастливыми, ретивыми.
Переселив двунадесять язык,
претендовал на роль в языкознании.
Доныне этот грозный окрик, зык
в домах, в томах, особенно в сознании.
Прошло ли то светило свой зенит?
Еще дают побеги эти корни.
Доныне вскакиваем, когда он звонит
нам с того света
по вертушке горней.

Хорошо подготовленный случай —
в древней, стало быть, самой лучшей,
в той традиции, что Нерон
подготовил со всех сторон:

с виду этот случай случаен,
мы не ждем его и не чаем,
но его уже репетировали,
и на картах его проигрывали,
в лицах несколько раз имитировали
и из многих варьянтов выбрали.

Сколько важных лиц в отставку уйдет,
а неважных — по шапке получит,
если он случайно не произойдет,
этот самый случайный случай.

Сила воли ратует за него,
сила мозга его исследует.
Ну, а если я не жду ничего,
это — правильно. Мне и не следует.

Жили — скоро, в хорошем темпе,
не желая считаться с теми,
кто по слабости душ и тел
осторожнее жить хотел.

Что нам будущее и прошлое,
если мы молодые и дошлые?
Что нам завтра,
что нам вчера,
если выкупались с утра?