Людмила Сидорова - Пушкин – Тайная любовь

Настороженные уши лошади скручены в «бантик», напоминающий запечатленную на соколовском портрете 1828 года бакунинскую прическу. От резкого, гневного рывка головой гривка из-за ушей лошади в форме наштрихованного слова «гнѢвъ» выбилась на лоб – место нахождения крупного ювелирного украшения, которое тогда, судя по упомянутому соколовскому портрету, носила Екатерина. Рот у лошади открыт, а в нем …застряло то самое «25 Мая» , за которое Бакунина до сих пор не может Пушкина простить. Тот же самый текст более крупными буквами выписан по холке и крупу животного.

Как видим, рисунок этот – явное следствие уже состоявшегося нелицеприятного разговора Пушкина с Бакуниной. На именинном вечере у Олениных в Приютине к этой его многолетней пассии на его, скорее всего, глазах (или хотя бы в разговорах знакомых) начал «подбираться» все тот же его приятель – «змий-искуситель» и его первой Клеопатры, Анны Керн, Александр Александрович Полторацкий. И Пушкин понял, что той его царскосельской майской ночи с Екатериной суждено так и остаться в его жизни единственной.

Осознав, что ничего больше в реальности ему с этой «темой» не поделать, он переадресует ее, как задание для вдохновения, итальянскому(косвенный намек на знакомую от своего жившего в Италии дядюшки Александра Михайловича с этим языком Екатерину?) артисту-импровизатору своих «Египетских ночей».

Предложенных публикой концертанту для импровизации тем всего пять. И четыре из них, как справедливо отмечает Валентин Непомнящий, «итальянские» [143]. Причем три из этой четверки – еще и с «модным» в тогдашнем читающем обществе английским, байроническим оттенком [144]. Все это, конечно, так. Но явственно прослеживается и еще один, причем гораздо более мощный – объединяющий все пять тем – пушкинско-бакунинский мотив: буквально в каждом предложенном артисту сюжете присутствует «толстый» намек на обстоятельства жизни Екатерины Бакуниной и самого ее обожателя Пушкина. Рассмотрим в этом ракурсе весь список тем в их регламентированном самим поэтом порядке.

В «Семействе Ченчи»в нашем ракурсе более всего интересен жестокий римский вельможа, обесчещивающий и доводящий до попытки самоубийства собственную гордячку-дочь – явный намек на поведение по отношению к Екатерине по возрасту годящегося ей в отцы ее несостоявшегося жениха князя Уманского.

В «Последнем дне Помпеи»важна фамилия автора недавно представленной петербургской публике на эту тему картины Карла Брюллова. Петербургский высший свет знает, что родной брат этого живописца Александр Брюллов – последний, действительный на тот момент любовник более чем тридцатилетней уже незамужней (стареющей, «разрушающейся» под воздействием времени и «вулкана» чужих страстей) Екатерины Бакуниной.

Героиней третьей темы заявлена древнеегипетская Клеопатра, о которой мы подробно поговорим чуть ниже. Четвертая – «Весна из окна темницы»– способна напомнить Екатерине окошко царскосельского дома ее матери ночью 25 мая 1817 года – даты, напрямую связанной с началом мая 1820 года, когда Пушкина из северной столицы за ряд его последовавших за знаменательной для него с Бакуниной ночью «проказ» царь выпроводил в ссылку, в «темницу».

В «Триумфе Тассо»нашего внимания заслуживает линия любви поэта, возомнившего себя сыном богов и ровней принцу, к дочери последнего Леоноре, кстати, тезке парижской графини Леоноры – возлюбленной негра Ибрагима, героя пушкинской повести «Арап Петра Великого». Не только складом души высокообразованная, сдержанная в чувствах, приемлющая лишь наслаждения духа итальянка Леонора напоминает Екатерину Бакунину, но и тем, что уверена, что все посвященное ей творчество любящего ее поэта адресовано на самом деле другой девушке с таким же, как у нее, именем. По всей видимости, Бакунину вводит в заблуждение (или она сама хочет в этом отношении ввести в заблуждение окружающих?) «двойственная» онегинская Татьяна…

«Клеопатра и ее любовники»– это первое, что пришло в голову (то есть по-настоящему и было на уме!) героя пушкинских «Египетских ночей» Чарского, профессионального поэта, организовавшего чужеземному артисту выступление перед публикой.

Когда импровизатору выпало раскрывать эту тему по жребию и он попросил уточнить, «на какую историческую черту намекала особа, избравшая эту тему», Чарский, наводя «незадачливую» читательницу-Бакунину на догадку по поводу самого создателя ее образа – нынешнего царского историографа Пушкина, ссылается на историческую литературу: «Я имел в виду показание Аврелия Виктора, который пишет, будто бы Клеопатра назначила смерть ценою своей любви и что нашлись обожатели, которых таковое условие не испугало и не отвратило…».