Наташа Корнеева - Ты

Жить не стало ни лучше, ни хуже
без тебя, все осталось собой,
испаряясь на солнышке, лужи
снова станут водой дождевой,

Никуда не исчезли рассветы,
также ходит по кругу Земля,
и еще, как ни странно, при этом
я дышу и люблю без тебя.

когда умру, узнаю что там дальше,
и как-нибудь шепну тебе во сне -
последнее пристанище нам ящик
или еще есть что-нибудь извне,

ну, а пока гоняю вдохом воздух,
и оскверняю лужи башмаком,
на солнце щурюсь, раскрываю звездам
глаза, сжимая радужку зрачком,

обыскиваю воровски карманы
побитой молью памяти манто,
считаю перед сном чужих баранов
и, на осла надев пальто не то,
как в детстве на закрытой карусели,
пришпориваю вмятые бока,
скачу на месте без нужды и цели,
а белогривые лошадки-облака
плывут дурашливо, меня не замечая,
я им кричу и очень тороплюсь,
осел упрям и туча кучевая,
и минус ты и бесконечность плюс.

похоронила тебя не без почестей
ночью за кладбищем самоубийц,
бросила горсть между строк многоточия,
кляксами плакала между страниц,
пеленговала свои ощущения,
баррикадировала боль и страх,
это как в прорубь нырять на крещение,
или удар неожиданный в пах,
впрочем, к чему эти полуподробности,
метафорическое барахло,
только остались на сердце потертости,
и на душе – говница полкило

я люблю тебя где-то за дверью
ощущений забытых вчерашних
разбросает капель канителью
брызг дурашливых холодность павших

затрусит по- смешному шажками
осторожно чтоб не поскользнуться
на нечаянно брошенных нами
корках выгрызанных проституций

унесут ручейки суматошно
не достиранных слов ворох в омут
невозможное станет возможно
потому что нельзя по другому

потому что рассвет неизбежен
у болячек отвалятся корки
через снег промурлычет подснежник
до зимы зафрактуются горки

теплотой от пирожных песочных
им повяжут платочки цветные
мы, как вешние воды, проточны
и бессмысленны как рулевые

на плоту в атлантических водах
среди льдин и торосов флотилий
нам на ушко шепнули при родах
не расслышали.. или забыли

я не умею любить по-русски
и по-французски любить не умею,
меня обучали другим искусствам,
гастроном"ию от бакалеи
не отличаю, от рыбы мясо
не отличаю, моча и росы -
божьи в глаза мои, точат лясы
утром на кухне моей отбросы,
гоголем ходит по небу солнце,
выскочки звезды давно истлели,
я перешагиваю до донца
криво и косо, но как умею,
на языке моем стынут бляшки
и гнойники от дурного слова,
ах, ты, потерянный мной, болящий,
где ж тебя носит, давно готово -
ждет под столом тебя скверный ужин
в миске немытой с застывшим жиром,
ты мне совсем, ну, совсем не нужен,
я отравилась тобой и в жилах
скачет мышьяк твоих откровений,
а когда к сердцу подкатит резко -
больно, возможно, что ты есть гений,
но для меня ты – пустое место.

мне повезло потрогать пустоту,
вселенную заткнувшую за пояс,
через нее за поездом шел поезд,
там кожу, как с березы бересту,
за слоем слой до самой сердцевины,
соленым смехом раны залепив,
снимали, не обрезав пуповины,
не возводя себя в суперлатив.

но там теперь другие пироги
пекутся в электрической духовке,
китайские на плечиках обновки,
отдали богу обжигать горшки,

в местах отхожих, заменив биде,
бумаг рулоны, мыло, полотенце,
вылизывают тщательно везде,
и на себя не могут наглядеться
в зеркальность гладко выбритых яиц,
сосут взахлеб, сосут благоговейно,
уткнувшись носом в ямку ягодиц
того, кто больше не "блюет портвейном".

и я там был, испытывал оргазм,
и колотил об угол дома душу,
пока ни понял, что мне ссали в уши,
используя меня, как унитаз.
мне щекотали ершиком нутро,
мне забивали горло под завязку
божественной комедиальной смазкой
из бутылька с нашлепкой «божество».

я все равно тебя люблю,
как родину, как мать, как воздух,
и бога перед сном молю,
чтобы сложил как надо звезды,
люблю я вовсе не тебя,
мне безразлично кто и где ты,
и по законам бытия
мы – только отражение света,
и преломление лучей -
игра теней в обмане зрения,
и мы ничьи, и мир ничей
в четырехмерном измерении,