Иван Гусаров - КИЧЛАГ

Застучат по рельсам колеса,
Откроется крепкий замок,
Тихо горит папироса,
Светел сладкий дымок.

Останутся в памяти горы,
Зеленый, цветущий май,
В родные уедем просторы,
Покинем северный край.

Останутся в памяти лица,
Уроки суровой погоды,
Седина на висках серебрится,
Нелегкими были годы.

На прощание, гитара, спой,
Про дружбу спеть не забудь,
Собираешься ехать домой,
Пусть легким окажется путь.

Он был знаменитый вор,
Братве разгульной – икона,
В зеленый шел коридор,
Знал, что не будет шмона.

Хозяин хотел покоя,
Бунт на зоне не нужен,
Не боялся крутого конвоя,
В правой разборке контужен.

Прогнуться было проще,
Наступали кругом козлы,
Недовольно гудела площадь,
Он смело пошел на стволы.

Злого не боялся рока,
Не целовал сучьих ножей,
Веселила пустая морока,
Воровских не предал идей.

Осталось воров единицы,
Постоянно в неволе живут,
Листают понятий страницы,
Традиции старые чтут.

Может, звучит цинично,
На зоне нужны воры,
Знает братва отлично –
Лихой не будет поры.

Выбирают, где меньше зла,
Будут козырные масти,
Не развяжет система узла
Зэки не верят власти.

Внутри надломлен вертухай,
В душе – слабее зэка,
Пошел за легкий каравай
Пасти позорно человека.

Свою ущербность знает,
Ему прозвище – козел,
Перед начальством тает,
На арестантов очень зол.

В глаза дубак не смотрит,
Мастер руки завязать,
Любит шмоны и досмотры,
Унизить любит, наказать.

Чрезмерно прет усердие,
Гуляет кнут, не пряник,
Нет к заблудшим милосердия,
В секунду выстрел грянет.

Своей гордится миссией,
Загонит в узкий коридор,
Не стал дубак мессией,
Сеет злобу и раздор.

Придаст дубинка силу,
С автоматом он герой,
Пустой трухлявый силос,
Любит частый мордобой.

Нарушает смело правила,
Забрызгал кровью робу,
Никого неволя не исправила,
Беспредел умножит злобу.

Во время бунта, хаоса,
Рванется с пятки на мысок,
Покажет повадки страуса,
Весь зароется в песок.

Домой вернулся в городишко,
Через восемь с лишним лет,
Свитер, серое пальтишко,
Черный вязаный берет.

К дому ведет дорожка,
Покосился старый фасад,
Сидит на заборе кошка,
Крапивой зарос палисад.

Переступил родной порог,
В прошлом долгие года,
Я скиталец, не пророк,
Домой вернулся навсегда.

Мать-старушка поседела,
Полетел из рук клубок,
Руки подняла, пропела:
«Жду давно тебя, сынок».

Присела с краю на скамью,
Положила на колени руки:
«Переживала боль свою,
Думала, не выдержу разлуки.

«Поживи со мной, сынок,
Мне жить осталось мало».
В груди щемящий поток:
«Не плачь, не надо, мама!

Построю новую усадьбу,
Жизнь устроим нашу,
Я сыграю, мама, свадьбу,
Под венец возьму Наташу.

Давай обсудим вместе,
Прогоним прочь ненастье,
Приедет скоро к нам невеста,
Пожелай нам счастья».

Оправдательных не будет приговоров,
До блеска отшлифована скамья,
Фемида не подставит прокуроров,
Слишком близкая семья.

Душит обвинение спокойно,
Фабрикует липовых тузов,
В суде появится покойник,
Подсуден бедолага из низов.

Обвинитель безгранично горд,
Кусок измылил мыла,
Коллег отмазал держиморд,
В гору двинется лепила.

К оправданию катился приговор,
Но Фемиде это не с руки,
Виновен будет прокурор –
Не с кем будет жарить шашлыки.

Отсиженный закрепят срок,
Устроит всех фиксация,
Невиновным – вилы в бок,
Им не светит компенсация.

Родным и близким невдомек,
Что по плану шло гашение,
Сидит пожизненный пенек,
Штампует нужные решения.

Не оправдают никого вчистую,
Из рук не выпустят улов,
Никогда не сидят впустую
В стране лагерных рабов.

Холодный карцерный бетон,
Арестант лежит избитый,
Продолжается пыточный сезон,
Не выйдет слух из крытой.