Владимир Воробей - Никита Славянинов. Роман в стихах

2.20

Нам относительность известна —
не верь мельканию в глазах:
мы движемся? стоим на месте?
Россия пятится назад?
Но что-то явно происходит…
Жаль, вдохновенье на исходе,
не смею мыслить глубоко,
коснуться предпочту легко
лишь внешней стороны явлений.
Мелькает русская земля:
березы, липы, тополя
вокруг нерадостных селений,
и каждая родная пядь
ползет неудержимо вспять.
2.21

Уж неприкаянное солнце
приют на западе нашло
и, уходя, на горизонте
зарю печальную зажгло.
Тьма опустилась на востоке
(пока писались эти строки) —
нам жить впотьмах не привыкать
(в сердцах вам вынужден сказать),
хоть велико стремленье к свету…
Готовы мы от наших бед
бежать за ясным солнцем вслед,
дожить не чая до рассвета.
Но прежде (как мысль ни умна)
отправимся в объятья сна.

2.22

В садах блаженного Морфея
люблю уединяться я
(прелестны чувственные феи,
что обитают там, друзья).
Вполне достоин сожаленья
очередной миг пробужденья —
закату молится поэт,
и тяготит его рассвет.
Кряхтя, сползает он с дивана,
бредет, зевая, в туалет,
где появляется на свет
строка текущего романа…
Довольно пошло, черт возьми,
мы начинаем свои дни!
2.23

Вот только в поезде не спится —
в кошмарном мечешься бреду,
одна такая ночь сравнится
с зубовным скрежетом в аду.
Лишь только небо озарилось,
как за окном все оживилось:
не видно более окрест
глухих и не обжитых мест,
как будто воедино сшиты
стальною нитью колеи
дома, поселки, городки…
Снует народец деловитый,
вот мальчик тащит контрабас
(культура, дескать, разрослась)…

2.24

Все нарастает напряженье
(как в жаркий день перед грозой),
и ощущаешь приближенье
того, что мы зовем Москвой.
Пора готовить дифирамбы:
вдохнем и крепким русским ямбом
свой бурный выразим восторг,
исполнив тем гражданский долг.
Уже московские кварталы
текут за окнами рекой…
Прошел еще часок-другой,
и поезд замер у вокзала.
Покинем затхлое купе
и затеряемся в толпе…
2.25

Подать вам неких развлечений? —
Извольте, способ есть простой:
плыть тихой сапой по теченью,
смешавшись с уличной толпой,
и думать, думать о высоком…
Столь просветленно одиноким,
как в муравейнике людей,
себя не чувствуешь нигде.
Когда миазмы вдохновенья
вам душу ринутся смущать,
вы вдруг начнете ощущать
почти духовное стремленье
красиво жить и вкусно есть
(в чем, безусловно, прелесть есть).

2.26

Трагичен для души и тела
порой их странный симбиоз,
ведь эти двое то и дело
друг друга мучают до слез
в борьбе за то, кто будет главным,
борьбе заведомо неравной:
признав господство над собой,
душа становится рабой.
Что делать, если быть послушной
ей надоест, и, как жена,
развод потребует она?
Чтоб вам, друзья, моралью скучной
здесь без нужды не докучать,
ее заставим замолчать.
2.27

Что подобает делать чаще,
оберегая крепость уз,
ведь лишь туда приходит счастье,
где гармоничен их союз
(тому, что счастье – не химера,
найдутся, думаю, примеры).
Пора, однако, поспешить,
и дело с честью завершить.
Но, не желая быть дотошным,
свою задачу упрощу
и ряд деталей опущу,
поскольку дело было в прошлом,
когда мы шли, разинув рты,
по шумным улицам Москвы.

2.28

Поправлюсь: был на самом деле
открыт рот только у меня,
Никита греб , сжав зубы, к цели
и не глазел по сторонам.
Он прав: героям из провинций
рты разевать нельзя в столице,
ведь (выражаясь без прикрас)
здесь облапошить могут враз.
Была провинция приметной
в толпе московской по узлам,
по нервно вспученным глазам
при виде колбасы заветной,
ломилась родина за ней,
как заграница в мавзолей…
2.29

Поэтом следует родиться,
чтоб хоть однажды довелось
воскликнуть, глядя на столицу:
чего в ней только не слилось !
И этим выразить все чувства
(не в том ли состоит искусство?),
и чтоб никто не смог понять:
а что же он хотел сказать?
Поверьте, человек корректный
(в чем убедитесь без труда)
вам ни за что и никогда
не скажет ничего конкретно,
достаточно что вам, мой друг,
родная речь ласкает слух.

2.30

Нам слишком долго не пристало
о преходящем толковать,
и без того забот немало,
не будем время зря терять:
поклонимся камням московским,
зубцам старинных стен кремлевских,
рядам, подворьям и дворам,
и уцелевшим куполам.
Возможно, в этом есть предвзятость,
но сердце так отозвалось
на то, что для него слилось .
Лишь в камне истинная святость,
лишь он в себе еще хранит
московский дух и колорит.
2.31