О, бедный, бедный Джонатан!
Не там родился ты, не там
(на то и произвол небесный,
чтоб ни ко времени, ни к месту).
Хоть небеса и завещали
тебя британским островам,
к иным стремился берегам
твой взгляд, исполненный печали.
Как будто в воду ты глядел
(что, кстати, свойственно талантам)
и видел маленьких людей
и политических гигантов.
Возможно, кто-то дивным снам
даст толкование иное,
но слово «йеху» близко нам,
в нем что-то слышится родное.
А как здесь лошади честны!
Как благородны, как умны!
В плену своей судьбы превратной,
о государстве, столь приятном,
ты мог лишь всей душой мечтать
и жизнь тихонько коротать
в соседстве скучных пуритан.
О, бедный, бедный Джонатан!
Что делать, ежели охота?
Уж если стало невтерпеж,
другие побоку заботы —
против охоты не попрешь.
Вот вам оказия: однажды,
объятого особой жаждой
и специфической тоской,
везли Никиту по Тверской.
Вот и престижная обитель,
где пьяный Бахус правит бал.
Пока Никита входит в зал,
покруче ангела хранитель
вокруг глазищами стрижет
(он тело, дескать, бережет).
Народ, чертовски элегантный,
беседы тонкие ведет
и яства в рот весьма галантно,
как будто нехотя, кладет.
Здесь рай не только для гурманов,
помочь вам облегчить карманы
возьмутся дамы напрокат
(ассортимент весьма богат).
Они, бедняжки, в ожиданьи
томятся здесь который час,
желая осчастливить вас.
Одно прелестное созданье
уже с Никитой за столом.
Грядет в романе перелом,
4.3
и я впадаю в умиленье.
О, мои бедные глаза!
Такой источник вожделенья
вниманьем обойти нельзя.
Увидит – ахнет вся Европа:
– Ах! Что за ножки, что за попа!
Есть, между прочим, и душа,
должно быть, также хороша,
что в данном случае неважно.
Никита не оценщик душ,
что ждет их возле райских кущ.
Он с дамой держится вальяжно,
пикантный разговор ведет
и руку на ногу кладет…
Пора, друзья, к Никите в гости
без приглашенья заглянуть,
вслед за его шикарной гостьей
в дверь незаметно прошмыгнуть.
Хоть нам шпионить неохота,
но что поделаешь? Работа!
Такой у нас служебный долг,
в чем есть, надеюсь, некий толк.
Одна… другая комнатушка,
достойный жалости уют, —
Никиты временный приют,
где лишь случайная подружка
собой украсит изредка
суровый быт холостяка.
4.5
Не будем лезть под одеяло —
у нас роман, а не кино.
Ленивых душ кругом навалом,
пусть потакает им оно;
а наше скромное искусство
должно служить высоким чувствам,
воображенье развивать
и ум за разум выдавать.
В лиризме здесь не вижу смысла
и лиру временно свою
тебе, читатель, отдаю.
Я полагаю, сам домыслишь
такой любовный беспредел,
как сам бы этого хотел.
Любовных шалостей немало
придумал фантазер Эрот,
чтоб хорошо Никите стало
(читатель знающий поймет).
Вздохнув, продолжим неприметно
блистать на кухне интеллектом.
Стаканы осушив до дна,
вернемся к гостье: кто она?
Свою небрежность я исправлю,
девицу без обиняков
(не обессудьте, стиль таков),
но с некой робостью представлю.
Её Татьяною зовут,
и странного не вижу тут.
4.7
Поверьте, ваш слуга покорный
и сам немало горевал:
не очернить бы кистью сонной
другой Татьяны идеал.
Но согласитесь, что к той Тане
едва ли всякий вздор пристанет
(мысль эта вовремя пришла —
от горя автора спасла).
Здесь параллели неуместны,
скажу вам больше наконец:
ей это имя дал отец,
не глядя на мои протесты.
Пришлось смириться мне, увы.
Смиритесь, думаю, и вы.
Ее отец (в чем я свидетель)
был божьей милостью поэт
(цветет поэзия на свете,
когда бумаги нежной нет).
Дружил он с Музой плодотворно
(бывая по делам в уборной,
в том убедиться мог любой
и прочитать стишок-другой),
приобретя известность рано,
в маститость впал на склоне лет.
Как всякий истинный поэт,
решил он Ольгой и Татьяной
назвать прелестных дочерей,
и трудно выдумать мудрей.
4.9
Любуясь юностью цветущей,
растил их, лиру теребя…
Вернемся к сцене предыдущей
и вскользь отметим про себя:
похоже, на любовном ложе
царит гармония… И все же,
без всяких видимых причин
пенять возьмемся на мужчин,
на первый взгляд вполне приличных, —
слаб’о им даме угодить
и жажду счастья утолить
(Татьяна убедилась лично —
десятка три перебрала,
но чудный миг не обрела).
Читать дальше