Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

На миг оглянуться —
Траншея, болотистый луг.
«Оставь затянуться!» —
Твердит умирающий друг.
Он там, в сорок первом,
Он молод на веки веков,
Он в гости, наверно,
Не ждет никаких стариков.

В минувшее горе
Нам тоже вернуться нельзя —
В другое, в другое,
В другое уводит стезя.

Ходят, бродят без дорог,
Головы склоня,
Стыд, стыдище и стыдок —
Кровная родня.

Даже в выходные дни
Нет покоя им,
И равно видны они
Зрячим и слепым.

Ты их сам не раз встречал
На путях своих,
И краснел, и замирал
Ты, увидя их.

Уж не так ты, значит, плох,
Грешный человек...
Бойся тех, кто этих трех
Не видал вовек.

Свет все более сходится клином,
Телефонных не слышно звонков.
К телевизору, будто к камину,
Тянет под вечер двух стариков.

Оба смотрят с улыбкой умильно,
Как мелькают чужие места,
Как струятся серийные фильмы,
Где развязка, как в песне, проста.

И давно им не кажется странным,
Что, на зов их явившись извне,
Застекленные люди и страны
Возникают в астральном огне.

Одиночеств людских разбавитель,
Растворитель печалей дневных,
Допоздна угловой этот житель
Колдовать будет в комнате их.

Но едва в нем огонь оттрепещет —
Ночь нахлынет своей чередой,
И в экран его смотрятся вещи,
Как в аквариум с мертвой водой.

И становится холодно дома,
И, старательно застеклены,
Снимки родственников и знакомых
Не мигая глядят со стены.

Говорят: пора на мыло,
Седина — не благодать...
Друг, вот если б можно было
Жизнь мою переиздать!

Я отвел бы больше места
Для пиров и для побед,
Напрочь вытравив из текста
Огорченья прошлых лет.

Всей судьбы своей зигзаги
Вытянув в прямую нить,
Наяву и на бумаге
Заново б я начал жить!

Друг редактор мне ответил:
«Самому себе не лги!
Ты высказыванья эти
Для глупцов прибереги.

Грусть и радость своенравны —
Это знают мудрецы;
Грусть и радость равноправны,
Словно сестры-близнецы.

Утвердясь в душе бессрочно,
Перевесив груз невзгод,
Счастье наше, как нарочно,
Счастьем быть перестает.

Пой бесхитростные песни,
Плачь и радуйся с людьми
И судьбы неравновесье
С благодарностью пойми.

Ибо, как ты там ни прыгай,
Но для каждого из нас
Жизнь — загадочная книга —
Издается только раз».

Пусть мысль моя покажется нелепой.
Брел мимо кладбища — и ясно стало мне,
Что там, среди его крестов и склепов,
Старуха смерть отсутствует вполне.
Что делать ей средь этой тишины,
Где все концы с концами сведены,
Что взять ей с тех, кого она взяла, —
Не здесь она ведет свои дела.
По улицам она и по больницам рыщет —
Среди живых она добычу ищет.

Я сменил шесть наставников-десятилетий,
И теперь начинаю о них сожалеть я:
Это были совсем неплохие ребята —
Голодранцы, бродяги, трудолюбцы, солдаты...

А последний наставник домовитый такой, деловитый,
Осторожный такой, будто сделанный из динамита;
Он, скупец, все глядит на часы,
Он дни, как червонцы, считает;
Он мне шепчет, что только для стран и народов
Вековечная Вечность течет по спирали,
Но для человека под старость
Изгибается время по кругу,
Как змея, — чтобы хвост свой ужалить.

С годами краса наша тает,
С годами — греши не греши —
Морщинится и выцветает
Лицо — этикетка души.

Душа не стареет, умнеет,
В бессмертие рвется она, —
Но вечною быть не умеет,
Телесным законам верна.

О тело, непрочный контейнер,
Конструкторский брак бытия!
Ты станешь компостом для терний,
Щепоткою пепла... А я?

Душе моей снятся дороги,
Не хочет она на покой, —
Но груз погибает в итоге
Из-за упаковки плохой.

Этот хутор литовский
В стороне от шоссе
Не простой, не таковский,
Не как прочие все.