Летела к звездам алая пыльца,
Огонь-строитель дерзостно и властно
Лепил макет собора иль дворца
Сам из себя — как бы из глины красной.
И на мгновенье тронный зал возник —
Многооконный, тысячеколонный,
Столь явственный, как будто он за миг
Был высчитан машиной электронной.
В том зале средь дымящихся ветвей,
Среди горящих листиков осенних
Метался одинокий муравей
И от огня искал себе спасенья.
«Ночью в Иокогаме, стоя на берегу...»
* * *
Ночью в Иокогаме, стоя на берегу,
Корабельных названий разглядеть не могу.
Мрак — на многие мили, молчаливая высь...
Теплоходы забыли, как при свете звались.
Невеселое чудо я провижу вдали:
Я ведь тоже забуду, как меня нарекли,
И от хлеба и соли, от земного труда
Я в тот день поневоле отплыву навсегда —
Не в заморские страны, не к добру и не злу —
Кораблем безымянным в безымянную мглу.
Уроки радости природа нам дает,
Раскрыв страницы перелесков и лугов.
Ее указка-молния снует
По картам облачных материков.
Бывает полночь — будто черная доска
Пред двоечником, что не выучил урок,
Но не тоска за нею, не тоска —
За нею счастье утренних дорог.
Лекально плавны очертания холмов,
И звездные лучи разлиновали тьму...
И под диктовку ливней и громов
Мы учимся бессмертью своему.
Посмотришь — на взморье огромная льдина
Навеки с землею слилась воедино,
Их не разлучить ни теченью, ни ветру, —
А тонкая трещинка еле заметна.
Ах, трещинка эта, смиренная с виду,
Тонка, словно лезвие давней обиды;
Упала на лед она черною нитью,
Сигналом разлуки, приказом к отплытью.
Хрустальный массив разделен и пронизан
От края до края, от верха до низа
Весеннею трещинкой, тонкой, как волос, —
Фактически льдина уже откололась.
Забывают, забывают —
Будто сваи забивают,
Чтобы строить новый дом.
О великом и о малом,
О любви, что миновала,
О тебе, о добром малом,
Забывают день за днем.
Забывают неумело
Скрип уключин ночью белой,
Вместе встреченный рассвет.
За делами, за вещами
Забывают, не прощая,
Все обиды прошлых лет.
Забывают торопливо,
Будто прыгают с обрыва
Иль накладывают жгут...
Забывают, забывают —
Будто клады зарывают,
Забывают —
как сгорают,
Забывают —
будто жгут.
Забывают кротко, нежно,
Обстоятельно, прилежно,
Без надсады и тоски.
Год за годом забывают —
Тихо-тихо обрывают
У ромашки лепестки.
Не печалься, друг сердечный:
Цепь забвенья — бесконечна,
Ты не первое звено.
Ты ведь тоже забываешь,
Забываешь, забываешь —
Будто якорь опускаешь
На таинственное дно.
У Каннельярви, за болотом,
Где прочного укрытья нет,
Застигнутые артналетом,
Мы оба бросились в кювет.
А в спину ветер бьет горячий,
Удар — разрыв, удар — разрыв...
Здесь были шансы на удачу
Одни и те же у двоих.
Но мы судьбы не разделили,
Хоть вместе по дороге шли, —
И был один я в целом мире,
Когда я поднялся с земли.
А старухе лет немало,
Не сердитесь на нее.
Говорят, что в детство впала.
Впала. Только не в свое.
На исходе дней пустынных
Ей судьбой возвращены
Два ее родные сына,
Не пришедшие с войны.
Каждый вечер возле дома
В неухоженном саду
Беготня и смех знакомый
Ей слышны сквозь глухоту.
Не пехотными бойцами
Сыновья вернулись к ней —
Босоногими юнцами,
Школьниками давних дней.
Часто, стоя на пороге
Или глядя из окна,
Голосом притворно-строгим
Окликает их она.
Ведь они здесь где-то рядом
Прячутся, озорники, —
Всем печалям и преградам,
Всем разлукам вопреки.
Весь день провел у друга — и теперь,
В гостиницу шагая из больницы,
Следы грядущих и былых потерь
У встречных всех я уловил на лицах.
Печаль располагает к доброте.
Еще вчера я был и горд, и жаден,
Но помыслы мои уже не те,
Вся жизнь моя повечерела за день.
Читать дальше