Валерий Королюк - Избранное-1. Итого - из разных книг за четверть века

– Срости тогда ты! – требовала она снова от мамы, но мама не поддавалась. Будто бы без папы даже такого простого дела сделать не могла!

Правда, теперь лялечка у Ксени есть. Но разве она такую просила? Это ведь не лялька, а одно мучение, даже «папа» сказать не может! Только и умеет, что глаза таращить да подгузники мочить, мама уже устала их каждый день стирать.

– Давно пора самой на горшок садиться! – воспитывает Ксенька сестру. – Маму бы пожалела.

И качает головой, совсем как бабушка.

А бабушка у Ксени – молодец. Она и маме помогает, и Ксеню не обижает, и не плачет никогда. А еще она – хороший воспитатель, вон какую внучку вырастила! – Ксенька с удовольствием оглядывает себя в большом зеркале.

– Поискать таких внучек! – добавляет она, уже – для Насти. Но Настя все равно ничего не говорит, а только угукает.

Тогда Ксеня достает из шкафа альбом с папиной фотографией и принимается объяснять Насте, кто там нарисован. На фотографии папа – красивый, молодой, еще с усами и с ножиком на желтом ремне.

– Это – кортик, – показывает пальцем Ксеня сестре, – скажи: «кор-тик».

– У-гу, – говорит Настя.

– Не «угу», а «кортик». Эх ты! Ножик такой, не понимаешь, что ли?

– Ы-гы, – улыбается Настя.

Нет, лучше уж с ней слово «папа» разучивать, а потом – все остальные. Все равно ведь у папы кортика теперь нет, его какие-то «матросы» из железного ящика-сейфа утащили. Ну, взяли без спроса, а ящик – сломали.

Ксеня тоже ломает иногда игрушки, но только свои, а чужие еще почти ничьи не ломала. И без спроса ничего не берет. И всегда все на место кладет после того, как поиграет. А «матросы» папин ножик на место не положили. Наверное, не наигрались еще или забыли… А, все равно он тупой, этот ножик, им даже хлеба не нарежешь, – Ксеня пробовала.

Железный ящик-сейф у папы в каюте стоит, ну, в комнате такой, на корабле. Ксеня там не была ни разу, но папа рассказывал. Они с мамой к папе сначала на самолете летели, даже на двух самолетах, а потом – на пароходе ехали, и маму тогда укачало, а Ксеню – нет. И Настю тоже укачает, потому что она – бестолковая и никого не слушается.

А Ксеня – толковая, и всех почти слушается: и маму, и бабушку, и тетю Таню, и даже папу. Только папу она редко слушается, потому что папа на своей Камчатке, а Ксеня – здесь. Но когда папе дадут там квартиру, и они с мамой и Настей, а может даже с бабушкой, прилетят опять к папе и начнут с ним жить!.. Тогда-то Ксеня обязательно будет слушаться папу чаще.

Она бы и сейчас слушалась бы папу. Конечно, слушалась бы, почему – нет? Папа – добрый, он бы и с Настей помог управиться. Как миленькая у него заговорила бы. Заговорила бы, заговорила бы – Ксеня знает!

А так – приходится этим самой заниматься, пока они без папы живут. И сколько еще так жить – даже маме неизвестно. Может, еще год. Или два года. Или еще больше. Может быть, Настя уже вырастет такой, как Ксеня, а Ксеня в школу пойдет, а потом – в институт. Почти что шесть лет, может быть, будет Насте, а она так и не научится без папы говорить!

– Это сколько же ребенок молчать будет! – громко вздыхает Ксеня, совсем как бабушка, и, захлопнув альбом, опять принимается мучить сестру:

– Противная девчонка, скажи быстро: па-па.

Это теперь у нас почти не осталось дизельных подводных лодок, а какие и есть – те только «большие» -пребольшие. И «малые», и «средние» лодки все давно «на иголки» порезаны, либо за кордон проданы, либо ржавеют бесхозно по всему побережью… А вот когда я только начинал еще службу свою в славном советском ВМФ – и тех, и других, и третьих навалом было. Довелось мне послужить и на средней дизелюхе, на «эске». На ней, если кто помнит, торпедные аппараты располагаются и в носу, и в корме.

Обычно на стрельбах в дело всегда пускали носовые аппараты – так проще и удобнее, кормовые же по назначению использовались редко, оставались как бы в запасе. Сама лодка – прямая, как труба, кажется, открой все переборочные двери – и из первого отсека последний видать будет…

«Зам» на нашей «эске», не в пример прочим, был дошлый, резвый и прыткий – как и положено лодочному замполиту. Именно это его тогда и подвело.

Вахтенный торпедист матрос Аполлон Семенюк, которого «зам» подловил как раз за полминуты до полного погружения в глубоко не заслуженный сон, выражение лица имел уже вполне задумчивое. Первая беда нашего Аполлона состояла тогда в том, что ни спать, ни – тем более – задумываться вахтенному никак не положено, а положено ему только одно – бдить. Вторая же, и главная, беда матроса Семенюка была в том, что «засек» его именно «зам»… И один из них стремительно понял, что другой только «политбеседой» не ограничится. Что, захлебываясь «искоренением», дойдет до крайности – до самого командира.