Дмитрий Пригов - Монады

По памятным монотонным распеваниям слепого ярмарочного старца девочка знала, что он величиной с само небо. В пасти у него зажата огромная жемчужина, похищенная из Небесного нефритового дворца. Кажется, так. Да, именно что так.

Говорят, на внутренней поверхности стен уже земного Дворца небесной гармонии в Запретном городе Пекина с давних времен их, драконов, изображено в количестве 13 946 или 13 948. И оно постоянно нарастало. По одному только потолку летало, томилось, разевало пасти, резвилось, пускало дым и гарь, спускалось вниз и губило бедное, вернее, далеко не бедное население Запретного города 2711 чудищ. Не считая не меньшего количества евнухов, постоянно интригующих и творящих свои коварные дела в пределах Запретного города среди бесчисленных императорских жен и наложниц. Но они меньше интересовали девочку.

Дракон сдерживал дыхание и взглядывал вверх томными темно-малахитовыми, почти девичьими глазами из-под смежающихся толстенных век. Кое-где поднималась мутная струйка на месте беспокойного сонного пошевеливания какой-то удаленной части его неимоверного туловища. И снова – полнейший покой и прозрачность. Не время еще. Вниз можно было смотреть без страха. Или вообще не смотреть. Она и не смотрела.

Девочка вспомнила рассказы отца, что в огромном дворцовом пруду японского императора в Токио плавают гигантские древние серебристые карпы. В небольшом же прудике в самом дальнем углу их концессии располагался совсем маленький зеленоватый прудик, в котором обитали небольшие карпы и еще более мелкие золотые рыбки. Девочка кормила их. Вглядывалась в них. Они ничем не поражали ее, кроме этого своего подводного проживания, – странно и заманчиво.

Возраст же имперских карпов был неопределим. Некоторым по сто лет. Другим по двести. Иные достигают и пятиста. Соответственно, они и окольцованы – кольца железные, серебряные и, особо выделенные, золотые – дабы хоть как-то различать их среди столь похожих многочисленных складок кожи и чешуи, накапливающихся веками. У некоторых от неимоверного возраста отваливающаяся кожа обнажает серо-розовую подвядшую пористую старческую плоть.

По звону колокольчиков в течение многих столетий они заученно монотонно сплываются к определенному месту, где сменяющиеся бесчисленные поколения неразличимых буддийских монахов кормят их специальным кормом. Девочку всегда страшил образ этих складчатых неподвижных монстров, медленно разевающих безвольные перламутровые рты и редко мигающих толстыми мясистыми веками, глядя ей прямо в глаза. Она оглядывалась. Нет – здесь их не было и даже не предполагалось. Все было прозрачно и пустынно. Никого, кроме нее и укрытого дракона.

Что удивляло ее в свое время, так это, как гигантские рыбины могут слышать тоненький звон колокольчиков сквозь зеленую глухую толщу воды. Сейчас она понимала.

Она обнаруживала вверху над собой, поверх натянутой и все отражающей водяной пленки, в мире других мерностей и преломлений, на покачивающемся и поскрипывающем деревянном мостке некую суету и беспокойство. Беспокойство и тягучую длительность одновременно.

Оно и понятно. Родители и прочий люд спешили к месту ее падения. Исчезновения. Но все это бесшумно, замедленно. А и то – что, кроме колокольчиков, могла бы она расслышать из-под многослойной тверди воды? Да кто бы догадался в подобной ситуации захватить их с собой из дома? Да и были ли они у них вообще?

Наконец некто из слуг бросился в воду. Подплыло черное бесшумное днище откуда-то взявшейся лодки.

Китаец с непомерно длинными тощими усами, кончающимися почти одним-единственным скудным волоском, как в ноздре того самого донного дракона, помогал нерасторопному слуге.

Вытащили на поверхность, поминутно оглядываясь на воду, – страшно ведь. Сверху следили с постепенно отступавшей тревогой, громкими голосами подавая полезные (мужские) и бесполезные (женские) советы (или наоборот – кто поймет в подобной ситуации?). Или просто вскрикивая на каждом этапе ее спасения.

Но все, все! Все кончилось и – слава богу! Экое дитя! И сумасбродное!

Да, да, как уяснила себе девочка, все в жизни в результате происходит. Проходит. Кончается тем или иным результатом. Все непомерно и страстно ожидаемое или вызывающее ужас неизвестностью, неисполнимостью в итоге подступает и свершается. Становится известным, прошлым, отжитым. Исполненным в своей возможной полноте. Предметом ласковых и печальных ностальгических воспоминаний.