Дмитрий Пригов - Монады

Однако по-прежнему в расхожих беседах и пафосных заявлениях искренность поступков является индульгенцией всему переживаемому и пережитому. И так же спокойно служит отрицанию или незамечанию всего сопутствующего и неприятного к поминанию. Помнится, в одном интервью Иосиф Давидович Кобзон на вопрос, как же это он пел такие сомнительные на взгляд интервьюера песни, вроде «Малой Земли». А что, резонно отвечал певец, там ведь погибло великое множество людей. Почему нельзя петь? Действительно, и там погибло великое множество. Тут мы полностью на стороне исполнителя. Если бы он несколько лукаво не пытался избежать ответа на тот вопрос, который ему задавали и который он отлично понимал. Собственно, до явления миру во всем его величии много-лауреата всех премий и многажды героя всех войн Леонида Ильича Брежнева что-то не спевал Иосиф Давидович этой песни. Ах да, ее же просто тогда не существовало. Но ведь и после безвременной кончины вождя как-то не слышал я этих звуков и слов. То есть вопрос прост и откровенен – выбор репертуара в немалой степени есть акт идеологического и политического предпочтения, еще до самого факта искреннего артистического вживания и переживания исполняемого материала. Но певец пожелал не заметить этого. Так ведь и Ленин всегда живой! Так ведь мы и «Сталина имя в сердцах своих несем». Действительно – всегда живой, и действительно – всегда в сердцах. Какой тут вопрос – почему не спеть? Так и Хорст Вессель – такой молоденький, мальчишечка совсем еще! И действительно – умер. Я вполне рассчитываю на многие возражения по поводу положения в один ряд героев Малой Земли и фашистика Хорста Веселя. И принимаю их. Но так ведь искреннему переживанию благородных артистов нет предела. Они ведь искренни. Как помните, несколько из другой области и несколько с другими акцентами, но все же.

У старушки вырос кабанчик, а зарезать она его, бедненькая, не может. Ну, не может! Зовет местных хулиганов сотворить это злодейство. Они соглашаются. Из сарайчика несутся вопли, крики, ругань. Наконец выходит один весь в крови.

– Как, зарезали? – с надеждой вопрошает старушка.

– Ну, зарезать не зарезали, а пиздюлей навешали.

Вот так вот. Вот она, великая и неосуждаемая искренность!

И что же из всего этого следует? Ну, может, не следует с непреложностью, но хотя бы желаемо? А то, что в нашей сегодняшней жизни нам весьма потребны, хотя бы на паритетных началах с искренностью и цинизмом, которых ныне навалом, – разумность и добропорядочность.

Я радио почти не слушаю. Не то что в старые добрые советско-антисоветские времена.

Но тут вот, блуждая по эфиру, наткнулся я на отмеченную с тех еще помянутых времен «Свободу». Радио «Свобода». Идет дискуссия известных массмедийных господ Венедиктова и Гордона по поводу какого-то неведомого мне письма первого господина в некую редакцию с неприятием позиции второго господина. Какие-то там упреки.

Ну, не важно. Не читал. Не знаю. Мнения не имею.

Но задержался, так как известный телеведущий являет и объявляет себя в народе и в обществе в образе и позе интеллектуала. А это мне интересно. Прислушался. Разговор идет понятно о чем – о Ходорковском. Гордону не нравится отношение к этому делу подведомственного Венедиктову радио. Сам же он вполне согласен с приговором. Даже больше. По его сведениям, злодейский Ходорковский пытался подкупить не менее 300 депутатов Думы, чтобы изменить государственный строй (этот сюжет постоянно возвращался во время эфира).

Я так понимаю, что интеллектуал не питается мифами. Как раз наоборот – пытается разобраться с ними. Подвергает их критике и анализу. Значит, коли Гордон – интеллектуал, данная проверка и анализ проведены.

Тогда ситуация просто невозможная. Как же это согласиться со справедливостью приговора? Надо кричать во весь голос, во всю мощь интеллектуальной глотки, что измена. Попытка изменения государственного строя.

Судили за какие-то денежные недоимки, а здесь налицо переворот, за что у нас полагается расстрел! Но нет. Все спокойно. Беседа размеренно течет дальше с перечислением каких-то мелких претензий друг к другу по поводу каких-то неточностей.

И в завершение еще один весьма показательный сюжет. На вопрос Венедиктова, как бы он отнесся к использованию властного ресурса в деле изменения государственного строя, телезвезда честно отвечала, что ему (или ей) было бы неприятно. Понятно, чего уж приятного. Но вот использование денег в подобном же деле – преступление. Тоже понятно. Вернее, непонятно. Изменение государственного строя – оно и есть изменение государственного строя.