Дмитрий Пригов - Монады

Иду я, значится, в авиамодельный чаемый кружок в Центральный городской дом пионеров и школьников имени неизвестного мне какого-то человека Стопани. Дом немыслимой красоты, изощренности и даже извращенности, мной тогда и не могущий быть понятым в его почти эпиграфной значимости к тексту моей последующей биографии. Ну, эпиграфом может послужить, естественно, не красота его, а в определенной мере его изощренность и уж полностью – извращенность. Но это все в смысле высоком, снятом, надмирном и неземном. А так – просто старорежимный дом, набитый бесчисленным количеством разнородных, но достаточно унылых, детишек и их нудных, серых и самодовольных руководителей и пионервожатых. Но мне нужен кружок авиамоделизма. Я брожу по запутанным коридорам этой барской архитектурной забавы (дом-то был построен для какого-то неординарного купца). Нахожу наконец дверь с табличкой «Кружок авиамоделизма». И что он мне, кстати, дался этот авиамоделизм – может улететь я хотел? Смастерить какуюнибудь эдакую модель, ростом с птеродактиля, и улететь к ебеней матери. Ну, может быть только в метафорическом, иносказательном смысле – и то забавно. Но не тут-то было. Народу уже, будущих авиамоделистов, черт их дери, полно. Кружок переполнен. Приему больше нет. Иди, милый бывший будущий авиамоделист, домой, или пристраивайся здесь где и как знаешь. (Еще 2 балла несомненные и не оспариваемые никем, даже вами, я думаю, в их абсолютной естественности и неизбежности. В сумме – 137).

В неком тупом отрешении брожу я, значится, по этому дому, не имея в голове уже никакой цели, даже мысли. И внизу, в подвальном коридоре, вижу одиноко приоткрытую дверь среди полнейшего окружающего запустения. Что в общем-то странно среди переполненного, перенасыщенного мелкими звериными тельцами детишек всего гудящего, не приспособленного к тому, здания. Естественно, что было оно приспособлено, предназначено для одинокого чудаческого проживания некоего экстравагантного купчищи. Должен он был (уж не знаю, как там было на деле, но по общему замыслу, должен) заваливаться поздней ночью пьяным домой в окружении ватаги собутыльников и цыган. Многочисленных, конечно, но не столь уж как количество нынешних разбросанных детских мельтешащих организмов. Должен он был внезапно засыпать где-то поперёк коридора и быть уносимым слугами в опочивальню, где, естественно, подлежал раздеванию и уложения в огромную прохладную постель. Поутру должен был просыпаться недовольным. Хмуро оглядывать похмельную и виновато столпившуюся внизу, в кухне, в ожидании кормления и опохмеления, толпу приживалов. Мрачно оборачивался он к кому-нибудь из главных слуг:

– А это кто такие?

– А это, батюшка, вчера вы сами изволили-с их с собой привести, да вот дальнейших распоряжений по их поводу-с не дали-с.

– Не дал распоряжения. А какое тебе, бездельнику, еще распоряжение мое потребно? А? Гнать их в шею!

И выпроваживали их неоскорбительно, насколько было возможно в подобной ситуации. И опустевал дворец. Пустовал, пустовал, пока, наконец не заполнился непотребным шумом новой, народившейся массы, даже не ведающих о тоскующей и мятущейся душе русского дореволюционного купца душе, пионерской массы.

Так вот, вижу я в подвальном помещении некую одиноко приоткрытую дверь, откуда в пустеющий и темноватый коридор падает тёплый желтоватый луч манящего, почти домашнего света. Тихо, с замиранием сердца, почти на цыпочках, подхожу я, тяну на себя это нескрипящую дверь и заглядываю вовнутрь.

И что же я вижу. Да, что же я вижу. Ну, что вы можете предположить на этот счет. А, вам безразлично. Вам и так все ясно. Вы заранее знаете, что никакая дверь в никакое неведомое и спасительное уже ни какими средствами и способами не может спасти меня. Либо, просто, скажем, выпрямить, как это случилось у Глеба Успенского, случилось с Венерой Милосской. Да, вот, кстати, Венера Милосская неслучайно выпорхнула. Дело в том что там золотое сечение было. Там, скажем, баллов, типа 5, 6, 11, или 54 не было. Там сразу проходил в золотое сечение. Причем, если в него не укладывался, так были специальные приспособления, куда укладывали и подчищали под золотое сечение. Сейчас же, во времена общего регулятивного принципа, основное значение приобрел модуль перевода одного в другое. Причем, это одно и другое в своей конкретности и индивидуальности даже и незначимы. Важна их возможность быть переведенными. То есть как А= 2Б – 4.6 СЕ. А что уж там эти А, Б, С и Е значат – одному Богу известно. Да и не важно. Может быть, Александр, Борис, Сергей и Елена. А может быть, Англия, Бельгия, Сомали и Египет. А, может, и арбуз, банан, себестоимость, еженедельность. И так далее.