Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

Ирина ждала в начале перрона. Рамзес как-то вяло обрадовался, но Ирина стерпела, и они пошли по переулкам, ища машину.

– Хочешь – погуляем, – предложила жена.

– Давай, – сказал Сыромятников.

Они шли по улице, Ирина распрашивала Алексея про занятия английским, когда Сыромятников собирается уезжать.

– Рамзес покашливает, – сказал Сыромятников. – Идиоты посоветовали на время заменить ему мясо легкими, но он стал слабеть – ты лучше давай ему мясо.

И побольше.

Неизвестно, сколько бы они еще проговорили, но Сыромятников увидел впереди какого-то выродка, выходящего из магазина с большим кобелем. Ну, вот и погуляли…

Сыромятников остановил машину. Последнее, что он видел, – похудевший зад Рамзика, забиравшегося в кабину.

В это время с ним поравнялись собачник с его любимцем. Сыромятников размахнулся и со всей силой ударил кобеля по жо..е. Того развернуло.

Дико таращась на Сыромятникова, хозяин с угрозой спросил:

– Ты чего?

– Ничего, – отвечал Сыромятников, вытаскивая пистолет, – шутка…

Ублюдки ушли. Сыромятников развернулся и побрел опять на вокзал. Операцию ему сделали плохо, шов лопнул, из него сочилась какая-то гадость. Из-за этого пришлось пробыть в больнице лишний день.

Сыромятников все время звонил Ирине, спрашивал, как Рамзес. Она отвечала, что все нормально.

И вдруг:

– У Рамзика рак…

«Так вот о чем не сказал ему Меньшиков! Тоже, бл…, друг, говномоид сра. ый!»

Сыромятников позвонил академику Брагинскому.

– Ты говорил, у твоих друзей есть лекарство от рака.

– Есть, в принципе. Но его надо синтезировать.

– Ионыч, пожалуйста!.. У меня Пес умирает, помоги.

– Перезвони через два часа.

Вот что сказал Брагинский:

– Люди приедут вечером. За ночь они изготовят препарат. Ты приедешь в Академгородок к семи утра.

Найдешь Институт физической химии, позвонишь: 1–35.

– Спасибо.

– Ладно. Дай Бог. Термос захвати. Льда туда сухого брось.

Не буду описывать, как продрогший, в промерзших штиблетах, убитый горем, Сыромятников притащился в Академгородок, как ехал обратно, как с термосом, похожим на мину, пробирался под вагонами, прячась от ментов, оцепивших каждый сантиметр вокзала в поисках террористов, как уговаривал три десятка проводников перевезти лекарство.

Утром позвонила Ирина.

– Как ему давать?

– Я же вложил бумажку. Как взрослому человеку.

Прошло два дня. Лекарство, похоже, помогало.

– Юр, – позвонила Ирина, – лекарства остается мало.

Сыромятников снова позвонил Ионычу, снова ездил за препаратом, снова уговаривал напуганных проводников. Была маленькая надежда. Но через день позвонила жена и сказала:

– Рамзик умирает.

Сыромятников опешил.

– Но нет! Так просто я вам Пса не отдам! – заявил он небесам.

И он с остервенением плюнул в сверкавшее за окном солнце.

В течение двух дней Сыромятников раздобыл чертову кучу денег, вызвал из Одессы приятеля в качестве помощника и сиделки, обзвонил всех возможных специалистов, купил билеты. Оставалось перевезти Рамзеса в Москву. Он позвонил Ирине.

– Я буду в Питере в 7 утра, – сказал он.

Уже подъезжая к Питеру, он почувствовал звонок мобильника.

– Рамзик только что умер, – сказала Ира. – Позвони, как подъедешь к нам.

Сыромятников подъехал. Зашел в кафе, заказал кофе. Движения его были пустые, исполненные безразличия, оцепенения.

Попив кофе, он позвонил Ирине.

– Я договорилась с кремацией, – сообщила она.

– Может, не надо так спешить?

– Кремация будет только вечером.

– Все равно можно подождать.

– Я не могу. Муж, ребенок… Я подъеду через час, – сказала жена.

Сыромятников понял, что спорить бессмысленно.

– Ладно, – сказал Сыромятников, – черт с тобой!

Через час к условленному месту подъехала машина.

В ней на заднем сиденье лежал мертвый Рамзик.

Сыромятников положил его на колени, не стесняясь текущих слез, обнимал, целовал, просил прощенья.

Да простят мне все, кого любил Сыромятников: на его коленях лежало самое любимое его существо, и он ничего, ничего не мог для него сделать!

В клинике он в последний раз прижал похудевшее тело к сердцу и прошептал:

– Прости, мой маленький, я не успел…

На вокзал он ехал один.

В Москве он позвонил жене еще раз:

– Пепел пришли.

– Да, – ответила она.

Больше говорить было не о чем. Через неделю он получил от проводника глиняный горшок с тем, что было для него дороже собственной жизни, вообще всего. Он зарыл обгоревшие косточки на даче под березой, где Рамзик всегда присаживался перед тем, как повернуть к дому. Сыромятников прибавил к ним семена какой-то красной травы, возле которой любил отдыхать Песич. Вечером он сжег вещи, принадлежавшие любимчику, и уехал.