Юрий Батяйкин - До встречи не в этом мире

– Что же делать? – забил тревогу Сергей Иванович.

– Звони сыну. (А сын у чекистской четы был гебнюк.) Пусть собирает своих и к семи подходит.

Затем я пошел к Левке.

– Сергей Иванович звонил сыну, слышал?

– Ну и что? – обреченно спросил Лева.

– А то, что к семи приедут гэбэшники, изобьют тебя и мать – им ничего не стоит.

– Что же делать? – возопил Лев Давидович.

– Звони брату, Шурику, всем, кому сможешь. Я тоже буду за вас, но вдвоем мы не выстоим.

Наступил вечер. Собрались две армии: Ганнибала и Ксеркса. Долго подзуживали друг друга в своих апартаментах, затем нерешительно стали выстраиваться стенка на стенку у туалета. Помолчали. Затем сын Иванова, Володя, спросил Левку:

– Ты почто отца мово ударил?

– А почто он мать мою ударил? – дрожа, пропищал Лев Давидович.

И тут Володя заехал ему в глаз. Шурик, друг Левки и израильский патриот, мгновенно вонзил свой кулак в глаз Володи. И началась великая сеча. А я вышел, не торопясь, в соседскую квартиру, попросил разрешения позвонить и, к удивлению тамошних жильцов, сказал незнакомым голосом:

– Приезжайте скорее! Там Батяйкин опять кого-то убивает или насилует…

Стандартно менты едут от отделения 12 минут. А тут уже через пять – воронок был тут как тут. Я, прислонясь в сумерках к дворовому забору, наблюдаю, как выводят с закрученными за спину руками потрепанных в свалке ратников и без разбору швыряют на железный пол воронка. Когда всех увезли, я вернулся домой. Царила дивная, ни с чем не сравнимая, благодатная тишина.

После полуночи сначала Иванов с супругой вошли в квартиру, спустя минут двадцать – Биня и Лева. Я, разумеется, каждого инкогнито поддержал:

– Смотрите, что энкэвэдэшники творят! Смотрите, что израильцы вытворяют! Пишите заявление – я подпишу…

И долго еще никто из них не вякал, что я не выключил свет в сортире, не запер входную дверь на ночь, не завернул кран на кухне. Неожиданно для всех я стал очень приличным человеком.

Однако назревала армия. Еще когда мне было лет 14–15, ко мне во дворе подошел самый асоциальный парень из всех, кого я знал.

– В армию пойдешь, Юрок?

Надо сказать, что ни один из моих старших друзей не служил, по тем или иным причинам, в армии. Тогда состоялся между нами интересный разговор, после которого произошли события, заслуживающие особенного внимания.

После того как меня выперли из школы, я некоторое время работал на заводе по рекомендации одной из моих теток. Впоследствии этот эпизод начисто исчез из моей биографии, поскольку я сменил Трудовую книжку. Так вот: когда-то я был свидетелем эпилептического припадка какого-то мужчины. Я в точности на заводе воспроизвел всю сцену. Когда явилась «скорая», я дергался уже значительно меньше, только нижнюю часть лица еще покрывала кровавая пена, да изредка я пытался колотиться затылком об асфальт.

По дороге в «Склифосовского» «припадок» стал угасать. Я понимал, что профессионалы раскусят меня в одну секунду. Я впал в сонное состояние и проспал несколько часов. После я проделал подобное в трамвае – очень было забавно, как реагируют окружающие.

И вот пришел светлый день призыва меня в армию. Странно: на медкомиссии я почему-то повел себя неадекватно, поведал психиатру под большим секретом, что мастурбирую практически беспрерывно.

– А еще чего-нибудь было?

– Было, – отвечаю, – сотрясение: шел на скрипке учиться и попал под троллейбус. Сейчас уже известным скрипачом был бы.

– А еще?

– Ну, припадки были, как их – эпилептические.

На этом месте меня отправили домой, велев передать матери, чтобы она нашла время зайти в военкомат.

Для этого случая я дал ей «Дневник», который вел с шизофреническим уклоном несколько лет, и стихи в духе забытого развлечения буриме. Помню оттуда несколько строк:

Стихи дополняли две поэмы. Одна – про караван, нашедший в пустыне воду, вдруг обернувшуюся огнем, другая – про паука, который плетет огромную сеть, а на вопрос героя загадочно отвечает: «Для них – для тебя ль, я не знаю, но сеть я плету потому, что, возможно, представится случай».

После похода матери меня положили на обследование в полубуйное отделение психушки им. Ганнушкина. Там я освоился в одно мгновенье. Я тогда курил, причем на тот момент моим увлечением были весьма пахучие кубинские сигареты «Визант». Как только я вошел, молодой симпатичный парень попросил у меня закурить. Через некоторое время я сам зашел в туалет покурить и с удивлением увидел, что он плачет, а кубинское зловоние исходит от татарского коротыша при отсутствии переднего зуба. Курящие, а их было человек пять, смачно сплевывали в дырявый, видавший виды таз, стоявший по центру умывальника.