Александр Горностаев - Лето шестидесятое

Если в карму поверить, то был я циркач,

в прошлой жизни ходил по канату;

и содружество звёзд мне внушало сверкать

равновесий высоким талантом.

Без страховки наверх выходил,

понимая: нельзя оступиться.

Лишь быстрей сердце билось в груди,

не слабел тренированный бицепс.

Но однажды, уставший от травм,

не попал в ритм привычного танца…

И паденья смертельного страх

мне из той жизни смог передаться…

В нови дней я замечу растраченность сил, —

будто прежний ходок по канату.

Вот и жизненный смысл, как судьбы балансир,

ускользает из рук потерявшего хватку.

Можно стресс тяжкой кармы изжить и забыть,

отдалиться от дел, отойти от событий,

и на скользкой, на тонкой опоре судьбы

перестать вечно делать кульбиты.

Для чего же земной организм

просит снова опасности дозу,

чтоб партнёршу, сошедшую вниз,

поразить мастерством виртуоза?

Я с подошв кровь стремлений оттер

и смотрю,

не отравленный лестью, —

как наверх, словно в счастья восторг,

на канаты свои обречённые лезут…

Але – гоп!…идущий поэт на руках,

на публику – кубарем… как на арену,

где тигров следы на зелёных коврах,

и клетку ещё не убрали за сцену.

Серьёзность моих лучших мыслей и тем

уверенней выразит солнечный клоун,

насмешник, паяц, сотворитель затей,

что чуток к репризам и к слову.

Пока я бросаю одну за одной,

жонглируя сходу, тирады и рифмы,

как тень, кто-то там у меня за спиной

стоит и себе здесь не кажется лишним.

Не ясен мне сзади невидимый фон,

но понял я, словно иное постигнув,

что держит он кнут, револьвер – у него,

и общий прикид укротителя тигров.

Он движется медленно влево… вперед…

и вот, наконец, он выходит из тени

хозяином наших тревог и забот,

указчиком взлётов, прыжков и падений.

А что? Может снова кошмарно в стране?

Зверей и людей назначают всеобуч.

И просто приближен для теста ко мне —

лицо обжигающий обруч.

Так что же он думает, будто я зверь?

Коль в жизни, как в цирке, дурачусь.

И старой системы его револьвер

не тиграм арен предназначен.

.

Животные в очередь встали и прыгают тут.

Одни – неохотно, другие – согласны,

ведь в обруч горящий каждый летун

всегда поощрён сахарком и колбаской.

Огня не боюсь я, огонь мне, как брат.

Душа моя огненна – в правде и вере.

Но если я прыгну – возврата не будет назад,

и в клетке останусь – прирученным зверем.

Я клоун, затейник любви и тоски,

последний кривляка средь правильных граждан.

Я сам выбираю свой путь и – прыжки,

с которыми совесть согласна…