Владимир Алейников - Звучащий свет

И свет звезды в теснине междуречья,
Где вывихи эпохи да увечья
Сквозь узорочье памяти прошли,
В ушко игольное втянулись нитью плотной,
Прихватывая следом дух болотный,
То рядом различаешь, то вдали.

Чей будешь ты? – да тот, кто годы прожил,
Кто помыслы рассеянные множил,
Сомненьями да вымыслами сыт
Настолько, что куда теперь скитаться! —
Ах, только бы с покоем не расстаться,
А воля пусть о прошлом голосит.

Утешит ли всё то, что оживляло
Слова твои – и в горе прославляло
То радость мирозданья, то любовь, —
Твоё неизъяснимое, родное,
Привыкшее держаться стороною,
Таившееся, влившееся в кровь?

Не время ли, как в детстве, оглядеться,
Озябнув – отдышаться, обогреться,
Привыкнув – научиться отвыкать
От бремени обыденного, чтобы
Прожить и впредь вне зависти и злобы? —
Попробуй-ка такого поискать!

Каждой твари – пара в подлунном мире
На ковчеге том, где стол, и ложе, —
Не своими ль в доску, себя транжиря,
На чужом пиру мы стареем всё же?

По ранжиру каждый, пожалуй, может,
Перекличке вняв, у стены застынуть, —
Но какая, друже, обида гложет,
Если кто-то хочет ряды покинуть!

Нет покоя, брат, и в помине даже —
Из неволи мы, из тоски да боли,
Запоздали мы, потому-то, враже,
Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли.

То ли дело свет, что в себе хранили,
То ли дело дух, что несли с собою, —
Хоронили всех – а потом ценили,
Укоряли всех, кто в ладах с судьбою.

У эпохи было лицо рябое,
По приказу шла от неё зараза, —
Но куда бы нас ни вели гурьбою,
У неё на всех не хватало сглаза.

Слово «раб» изгнал я из всех законов,
Что в пути своём на ветрах воспринял, —
И знавал я столько ночей бессонных,
Что покров над всем, что живёт, раскинул.

Слово царь я тем на земле прославил,
Что на царство, может быть, венчан речью,
Потому-то всё, что воспел, оставил
На степной окраине, – там, за Сечью.

Не касайся, враже, того, что свято,
Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто
В стороне от смут, у черты заката,
Где от кривды есть у тебя защита.

Шумит над вами жёлтая листва,
Друзья мои, – и порознь вы, и вместе,
А всё-таки достаточно родства
И таинства – для горести и чести.

И празднества старинного черты,
Где радости нам выпало так много,
С годами точно светом налиты,
И верю я, что это вот – от Бога.

Пред утренним туманом этажи
Нам брезжили в застойные годины, —
Кто пил, как мы? – попробуй завяжи,
Когда не всё ли, в общем-то, едино!

Кто выжил – цел, но сколько вас в земле,
Друзья мои, – и с кем ни говорю я,
О вас – в толпе, в хандре, навеселе,
В беспамятстве оставленных – горюю.

И ветер налетающий, застыв,
Приветствую пред осенью свинцовой,
Немотствующий выстрадав мотив
Из лучших дней, приправленных перцовой.

Отшельничать мне, други, не впервой —
Впотьмах полынь в руках переминаю.
Седеющей качая головой,
Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы,
На полдороге до крещенья, —
В поту холодном выгнутые лбы
И зрения полёт, как обращенье
К немым свидетельницам путаницы всей,
Всей несуразицы окрестной —
Высоким звёздам, – зёрна ли рассей
Над запрокинутою бездной,
Листву стряхни ли жухлую с ветвей,
Тори ли узкую тропинку
В любую сторону, прямее иль кривей,
Себе и людям не в новинку, —
Ты не отвяжешься от этой темноты
И только с мясом оторвёшься
От этой маревом раскинувшей цветы
Поры, где вряд ли отзовёшься
На чей-то голос, выгнутый струной,
Звучащий грустью осторожной,
Чтоб море выплеснуло с полною луной
Какой-то ветер невозможный,
Чтоб всё живущее напитывалось вновь
Какой-то странною тревогой,
Ещё сулящею, как некогда, любовь
Безумцу в хижине убогой.

Широких масел выплески в ночи,
Ворчанье чёрное чрезмерной акварели,
Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи,
Покуда людям мы не надоели,
Покуда ржавые звенят ещё ключи
И тени в месиво заброшены густое,
Где шарят сослепу фонарные лучи,
Как гости странные у века на постое,
По чердакам, по всяким закуткам,
Спросонья, может быть, а может, и с похмелья —
Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам
Остатки прежнего веселья, —
Ухмылки жалкие расшатанных оград,
Обмолвки едкие изъеденных ступеней,
Задворки вязкие, которым чёрт не брат,
Сады опавшие в обрывках песнопений,
Которым врозь прожить нельзя никак,
Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде,
Уже отринуты, – судьбы почуяв знак,
Почти невидимый, как точка в небосводе,
Глазок оттаявший, негаданный укол
Иглы цыганской с вьющеюся нитью
Событий будущих, поскольку час пришёл,
Уже доверишься наитью, —
А там и ветер южный налетит,
Желающий с размахом разгуляться,
Волчком закрутится, сквозь щели просвистит,
Тем паче некого бояться, —
И все последствия безумства на заре
Неумолимо обнажатся, —
И нет причин хандрить мне в ноябре,
И нечего на время обижаться.