Андрей Гаврилов - Свой путь

Мы, конечно,
выезжаем в город —
по делам… Прическа, тодасё…
Не в кафе!
Ну, если только повод —
можем, как на грех,
пойти ферзём!

Годы – это что?..
Одно названье!
Главное – душою не стареть!
Помнить, что почётней
нет призванья,
чем на внуков
с гордостью смотреть.

Нам душа
приоткрыла калитку
под ракитой у сонной реки,
и в туманную, сизую дымку
к ней навстречу
летят мотыльки.
Ты на плечи
набросив накидку,
притянула меня за рукав,
и глазами
стрельнула навскидку,
о себе ничего не сказав…

Где-то тихо играла гармошка,
догорали в костре огоньки…
И осталась в золе та картошка,
что с тобою мы ночью пекли.

Перебирая сердца струны,
учил аккорды и баррэ.
…У нотной грамоты фортуны
сигналы в точках и тире.

Летит «морзянка» по планете,
и замирают небеса,
когда на чёрном трафарете
вдруг зажигается звезда!

Не подобрать
ключей скрипичных
для тех мелодий, что в душе
сияют золотом пшеничных,
колосьев в звёздном купаже!

Она искала в междумужье —
как в междуречье берега,
и расчехлив своё оружье,
снимала с шеи жемчуга.

Бросала в топку наважденья
свой опыт горестных побед,
и проклинала все сомненья,
как бесполезный амулет.

…Вновь рисовала
каждый вечер
в красивой женской голове
мечту о счастье подвенечном
на белоснежном торжестве.

Так продолжалось
очень долго,
а годы уносились в даль…
но всё исправила помолвка,
и из души ушла печаль!

Янтарных яблок переливы
сродни закатам над Окой —
они божественно красивы
в минуты страсти роковой.

Запретный плод —
он вечно сладок,
и солнца луч, как херувим,
с мечом огней
своих лампадок
Творцом приставлен
бдеть над ним.

Но не всесильны даже Боги:
любовь изгнаньем не убить!
Не будем к пращурам
мы строги —
в саду Эдема нам не жить.

По вечерам закаты снова
уводят в даль мои мечты…
а над воротами подкова
хранит очаг от пустоты.

Под монотонный шум дождя
склонились яблони от яблок,
и в янтаре медовых рамок
уснула осень у пруда…

Ей снилось ласковое солнце
и пять весёлых жёлтых пчёл,
собравших лапками
на донце,
живицу из сосновых смол.

Проворный
муравей на ветке,
умывшись падевой росой,
тащил трофеи из разведки,
спеша с добычею домой.

Ползла промокшая улитка
по краю утренней звезды,
а приоткрытая калитка
прощалась с летом до весны.

Недолго сон тот
продолжался,
и дождь закончился давно…
В любви я к осени признался,
увидев яблони в окно.

Околдовали бабы осень,
и повернули лето вспять…
Оставив в прошлом
жизни проседь —
решили девки погулять!

В златые косы превратили
прямые хмурые дожди;
небрежно в локоны завили
рябины лист на бигуди…

И тонкой нитью паутины
прошили рощи и стога,
увидев около стремнины
любви осенней берега.

В цветные шали нарядили
пролесок в поле у ручья,
и в сказку
тропку проложили
вдали от злого воронья.

…И разнеслась
по дальним весям
молва о сказочной любви,
в которой женщин
в поднебесье,
зовут, курлыча журавли.

…В которой горькая калина,
роняя алую слезу,
как будто девичья кручина
все тайны спрятала в лесу.

…В которой стройная берёза,
напомнив женскую судьбу,
в мох горделивого утёса
бросала жёлтую листву.

Ожили краски на природе
с восходом солнечных лучей…
названье бархатной погоде
дал ренессанс календарей.

Нежданным чудом обретений
сентябрь балует сердца,
и женским чарам обольщений
не будет никогда конца!..

В мурашках утренней росы
поля лаванда обольщала,
и ревность высохшей лозы
её невинность вызывала.

Слезой лиловой горных фей
наполнен был
парфюм из Грасса,
и Жан-Батист, как чародей,
знал толк в искусстве
анфлеража.