Шарль Бодлер - Избранное. В переводе Станислава Хромова

Медом песен, цветением трав
Дух напьется, в прохладе тоскуя;
Якоря возвратят корабельный устав,
В даль отчалят фрегаты морскую,
На заре паруса распластав.

И волной опьяненный, склоняясь над ней,
Я замечу иное теченье,
В черных недрах, что зыби сильней;
И душа моя в струях влеченья
Уплывет за кормой кораблей.

Эти волосы – свод поднебесный,
Долгой ночи роскошный шатер;
Запах смол и кокоса чудесный,
Что на мили крыла распростер,
Пьет душа над чернеющей бездной.

Будет вечная россыпь алмазов
В этих косах тяжелых гореть,
Чтоб устав от минутных экстазов,
Бред былого и память размазав,
Я от скуки не мог умереть.

Я ласкал тебя так,
как ласкают ночные светила —
В их далеком мерцанье
есть жуткая тайная сила,
Неподвластная разуму, полная светом печали!
Я ласкал только дым,
улетающий в дальние дали,
Он безмолвием странным
и дразнит, и сводит с ума,
И с небес, словно пропасть,
нисходит бездонная тьма!

Снова с жадностью в плоть
я впиваюсь могильным червем,
Но бесчувственный труп
безразличен в молчанье своем.
О, жестокая тварь!
Тем сильнее влечешь ты меня,
Чем лежишь холоднее, немую улыбку храня.

О, ты в постель весь мир бы затащила,
От скуки, тварь, и злость твоя, и сила!
Остры клыки, а значит, срывы редки —
Усвоила вполне науку сердцеедки.
Как окна бара, факелы толпы —
Глаза горят, а мы в ночи слепы.
Вся красота твоя обманчива и лжива,
Как воровская гнусная нажива.

Станок бесчувственный, вампир, сосущий кровь,
Погубит мир моя к тебе любовь!
Ты в разных позах в зеркале таишь
Бессовестно обман соблазна лишь
И бездну зла, которым полон мир,
Затмил навеки гордый твой кумир —
Природы темный дух, позор людей и скверна
В тебе живут, и ты им служишь верно,
– Животное – глумишься над творцом.

Икона светлая с чудовищным лицом.

Кто возродил тебя из темноты,
Колдун ли негритянский в недрах темных
В краях, табачным дымом напоенных?
Дитя полуночи, мой вечный идол ты.

Хмельней вина и опиума слаще;
Ты – демон мой, ты – духа палестины
В колодцах глаз печальные картины
Встают в мечтах все горестней и чаще.

Мегера! Взглядом жечь меня не надо,
Мне не огонь твой нужен, а прохлада,
И я не Стикс, чтоб страсти остудить,

В объятьях девять раз тебя сжимая!
О, Прозерпина – ад на ложе зная
С тобой, я не сгорю – я буду жить!

Мерцали одежды, струился наряд,
Упругие в танце змеином
Звучали шаги, и горел ее взгляд,
Как перед священным факиром.

Бесстрастность песков и пустынь синева
В ней, чуждая людям, звучала,
Из рук океанскою зыбью она,
Холодная, вдаль уплывала.

В разрезах очей изумруды цвели…
И в мире ушедшем былинном,
Где сходятся сфинкс с серафимом,

Где светятся сталь и алмазы земли —
Бесплодная женщина светит
Звездой, бесполезной на свете.

О, этот женственный загар
Чарует сразу!
Упругий матовый муар
Приятен глазу.

И в волосах сквозит слегка,
Как в сне спокойном,
Порыв морского ветерка
В заливе знойном.

Исчезнет прежняя печаль,
Когда с тоскою
На корабле отчалю вдаль
С волной морскою.

И будут мне светить тогда
Без сожаленья
Очей чудесных жемчуга —
Ночи творенье.

Качнулся твой змеиный стан,
Бездушный к ласке,
И танцем вечным обуян,
Вдруг взвился в пляске.

Головку в локонах склонив,
По-детски скромно,
Танцуешь, но тебя мотив
Ведет неровно.

Одежды парусом седым
Спадают будто,
Но разглядеть их легкий дым
В тумане трудно.

Лишь зубы белые горят,
Слюной омыты,
Так льдин в реке весенний ряд
Несет открыто.

Я залпом выпью всю тебя,
Подобно чаше,
В туманность звезд пролью, любя,
Блаженство наше.

Когда гуляли мы под солнцем знойным,
Вы помните, душа моя,
На тропке падаль в виде непристойном
Гнила, оскал свой затая?