Ростислав Амелин - Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2022

что-то свистнет в леске́ —
и опять ничего, только небо из белых прорех.
Я сюда прихожу слышать вас всех —

в сонном плеске, шорохе осок,
вас, тихонько ушедшие за лесок,

где ходит по веткам и смотрит сквозь решето
всепроникающее Ничто.
Вот его нищий, наморщенный лоб старика
и большая рука,

лёгкая, как ветер на плече,
паутинками играющий в луче.

Как зовёт его голос, единственный, что не врёт!
И – усиленный – превращается в рёв —
обещанием только, прощеньем одним —
как на запах морозный воздух – и ещё дым, дым.

Тихого ветра, почти невесомых слов,
книги, раскрытой случайно,
хватит, чтоб сдвинуть с осей, с нетвёрдых его основ
сердца ищущее качанье —

веточку ивовую точь-в-точь.
Но – горькое и тяжёлое, движимое рывками,
слепленное из туч,
неохватное, как Лазарев камень:

долгий дождливый рассвет,
крона вор о нья, как живая…
Слабый, и обещающий, и необратимый свет
светится, прибывая.

Так с силою ахнут в гулком воздухе октября,
накануне успевшего разгореться,
три нисходящих удара —
я
те
бя —
брошенного, как мяч на ступени, сердца.

Вот идёт, и впереди неё дрожит барабан
в кронах ясеней просквожённых,
улыбается – лепесток клевера, прилипший к зубам —
королева процессии побеждённых.

Вот играют до горизонта… Два стройных пажа
держат космос одежд её нежно и гордо.
Она приближается, как рассвет,
как столетний подземный пожар,
подтачивающий далёкий город,

мой родной вавилончик: цистерны «Башнефти», опоры ЛЭП,
телебашня, единственная высотка, —
всё – в яму, в азиатский гремучий рэп,
в чёрную жижу до подбородка!

Вот идёт, водит смерть свою на узде, а сама
светится, как обещанная невеста.
Затаённая, на лугу её ума
просыпается бабочка и снимается с места.

Оружье её – ромашка, в крапиве её чело,
тимофеевка, мятлик, пижма – её прислуга.
На Кирилловском кладбище – ничего,
кроме луга и луга,

этой пёстрой, дохнувшей в лицо страны,
чьё живое имя
не поместится в тесном доме моей строфы —
ново, неповторимо.

Кто входит один в непролазный грот
и рисует,
потом замыкает вход;
кто читает
Риму и миру
на пустой площади под дождём
и говорит с дождём —
так спишь и бормочешь уже никому
в двойную молчащую тьму:
тому,
кто с тобой,
кому улыбается младенец слепой,
кто путешествует налегке
и держит сокровище в кулаке.

Перед ним склоняются небеса, как говорит поэт.
Я видел другое: как брызнет свет
утром в прохладный двухсветный зал,
как бы пустой вокзал.
Свет на погасших экранах: не изнутри – извне.
Я удивился вспыхнувшей новизне,
словно рывком отвалили валун от глаз
или ладонь разжали —
а там алмаз.
Сколько нас! —
плотный, горячий кристалл:
голос на голос, ветвленье куста.
На незанятом стуле, простая на вид,
закрытая книга – и она звенит.