Сначала мы поднялись на холм,
поросший гигантскими соснами,
в одной из которых нечаянно мы нашли
сквозной расщеп,
и каждый из нас спрятал туда свой шёпот.
«Теперь мы будем жить в сосне», —
ты сказала.
«То есть в совместном сне,
и будем сюда возвращаться», —
словно бы в утешение
я подумал.
Потом мы вырыли лунку в снегу,
вырвали страницы из ежедневника
и разожгли костёр из опавших веток, коры и сухой полыни.
Зимующие в сосняке дятлы
наблюдали разговор чужаков внизу,
а костёр дымил
и свистел на сыром морозе,
так что вскоре осталась на дне закопчённой ямки
только горстка мигающих угольков,
и я засы́пал ненужное это сокровище.
Вдруг и там будет биться – ещё живое?
Спускаясь, ты шла впереди по насту,
намного опережая меня, вязнущего в сугробе.
«Побежишь – и споткнёшься, порежешь замёрзшие пальцы.
А шагнёшь осторожно – и страх затянет», —
ты сказала
и пошла,
держа равновесие —
на ветру у подножья ума
затухающий огонёк.
И снова: заваленный книгами зальчик,
трапециевидный солнечный зайчик,
кошка, софа —
начальные формы заученной жизни,
и даром что глохнет в этом пуризме
и пыли строфа.
Мигнёт в глубине телефон на беззвучном —
и сон, ослепительный, лёгкий, плавучий,
или полсна,
мальки и кувшинки в озёрном затоне,
земля, перетёртая с кровью в ладони:
как бы весна.
Далёкий вопрос, непрерывный экзамен,
и если вдруг острая перед глазами
чиркнет блесна,
всего-то и горя – головокруженье,
и вдох обжигающий, и – продолжение
сна.
«Ну, слава тебе, Рассыпатель снежинок…»
Ну, слава тебе, Рассыпатель снежинок,
весь из порванных тряпок, смешков и ужимок,
перьев вороньих, царапин и зелий,
старушечий лоб и язык азазелев!
Теперь мы одни, Разрушитель замков
и крепостей – словно бы на санках
летишь не глядя с высокой горки.
О, росчерк крови на снежной корке!
Сколько ты поил меня чёрным мёдом
ласок своих! То сладким, то мёртвым
пахнёт изо рта. Чего ж ты хочешь?
Что через меня бормочешь?
Тьфу на тебя, Разбиватель сердца!
Ишь, на куче какой уселся
из всех, кого так любил и предал.
На вот, хлебни, празднуй свою победу.
Но в пустыне твоей так темно и плоско,
и слова твои, как три капли воска
в святочном золочёном блюдце, —
то срам покажут, то улыбнутся.
Как я устал от тебя, тетёшка
одноглазая! вертлявая злая мошка!
от твоего жала, от твоего трона…
Верни мне её, и тебя не тронут.
И, похожий на август в древесном дыме,
ласково нас от земли подымет
в лицо подует и на груди уложит
сам знаешь, Кто. Думаешь, не сможет?
полюби чужого неба
грязно-розовый рассвет
вопли нового соседа
больше ничего здесь нет
больше ничего не будет
только долгая вода
вот тебя вчера разбудят
и уводят вникогда
драгоценная последней
полюби как чиркнув спич
кой о мёрзлый и столетний
грязно-розовый кирпич
спи спи спи спи
говорит соловей
как скользят полудетские лодочки
по вымытому паркету
по лесному пруду
и луна в воде
лютнистка Принцессы
в заячью полночь дают
обещания отражений
тени мыльного пузыря
дудочки одуванчиков
заколдованный праздник Музыки
и Печали
самых ласковых и нарядных
твоих сестёр
а сестра твоя Другая
пляшет на одной ноге
и кривым гвоздём играет
на чугунном утюге
«будто стекло толчёное сыпет Хлад…»
будто стекло толчёное сыпет Хлад
бьётся на башне трёхчёрный флаг
ходит по небу снежный Пожар верховой
я с тобой
в центре воронки, в зевке Москвы
и тут ещё много таких, как мы
он говорит стоять и не отводит взгляд
– стоять,..ядь!
это как в детстве – дуешь на ветер, а он сильней
вы уже читали про Чёрный Вечер, про Белый Снег?
в вихре и марше каждое слово берёт Судьба
и уносит, как пар на морозе – смотри, Куда
«Как ветрено здесь, и как ни приду…»
Как ветрено здесь, и как ни приду,
так светло и пусто. Пух на пруду,
корень оборванный у воды
и птичьи следы
на мёрзлом песке
Читать дальше